Шрифт:
Но прежде расскажу о первом Менделеевском съезде {294} , на который Пётр Николаевич посылал с докладами трёх своих учеников: П. Н. Лазарева, Т. П. Кравца и меня. Сам Пётр Николаевич на съезд не поехал, но к нашим выступлениям относился очень внимательно. Свои доклады мы репетировали перед Лебедевым. Он следил по часам, сколько длится каждый доклад. Репетиций было две. Эксперименты и демонстрации проделывались в точности так, как мы должны были делать на съезде. Лебедев требовал все приспособления взять с собой, чтобы ни в чём не нуждаться и ничего не спрашивать у хозяев.
294
I Менделеевский съезд проходил в Петербурге 20–30 декабря 1907 года.
Для школы Лебедева отвели особое заседание съезда. Большая физическая аудитория была заполнена до отказа. В нашем лице аудитория приветствовала всю школу Лебедева и его самого. Когда я, рассказавши всё по порядку, в заключение демонстрировал в действии свой фонометр и, вставши на расстоянии метра от него, громким голосом пропел гласную «а», зайчик по шкале отклонился апериодично и держался, пока я пел, в отклонённом положении, измеряя таким образом силу звука моего голоса. Аудитория, без преувеличения, покрыла моё своеобразное певческое выступление бурными аплодисментами.
На съезде я был недолго. Слушал доклад Сванте Аррениуса и патриарха русской химии Н. Н. Бекетова, который делал доклад по вопросам использования законов мировой энергии. Я спешил домой, так как Катёна себя плохо чувствовала.
С осени 1908 года я уже не занимался со студентами в практикуме, в гимназии уроки физики тоже передал – ученику Лебедева Лисицыну, оставив себе только преподавание космографии, да ездил на уроки к Харитоненкам.
В начале 1909 года Митюня захворал воспалением лёгких. Лечил его профессор Филиппов, очень хороший врач, но вид у него был чрезвычайно мрачный. Его посещения как-то не вселяли надежды на благополучный исход болезни, и я так боялся за Митюшу, что иногда готов был плакать. Но, слава Богу, Митюня начал понемногу поправляться.
Для такого торжественного случая, как защита диссертации, я сшил себе новый фрак. Старый фрак, который был сшит после окончания университета и в котором я венчался, был ещё хорош, но мне он стал узок. Новый фрак шил мне «университетский» портной Иван Михайлович Михайлов: он обшивал очень многих университетских профессоров [21] .
Диссертация была написана в стиле, какой требовал Лебедев: ничего лишнего, изложение по возможности краткое, только то, что важно специалисту {295} . Поэтому число страниц получилось небольшое. Но и тогда, как в особенности теперь, некоторые оппоненты требовали, чтобы диссертация имела много страниц, чтобы были описаны все эксперименты, чтобы была подробно изложена история вопроса и так далее. К таким оппонентам относился и профессор А. П. Соколов. Отзыв официальных оппонентов в моё время не был известен диссертанту до защиты, и следовало быть готовым к любым возражениям и умело их парировать. Официальными оппонентами у меня были профессора Н. А. Умов и А. П. Соколов.
21
Фрак дожил до войны 1941 года, хотя я уже давно не носил его. Брюки я продал ещё раньше за сто с лишним рублей. За фрак тогда давали всего тридцать рублей и я, по связанным с ним воспоминаниям, жалел продать его за такую бросовую цену. Но потом, когда деньги ещё более обесценились, я всё же продал его также за сто рублей. – Прим. В. Д. Зёрнова.
295
Стремление П. Н. Лебедева к достижению предельной ясности и краткости в научном исследовании – требование, одинаково предъявляемое как к себе лично, так и к своим ученикам. На это обращалось внимание и в надписи-напутствии, сделанном им на оттиске первой печатной работы В. Д. Зёрнова (см. ВИЕТ. 2004. № 4. С. 145–146).
Накануне защиты звонит мне Лебедев:
– Имейте в виду, что на защите Соколов будет возражать против краткости изложения, поэтому в речи расскажите, как шла работа, какие встречались затруднения и прочее.
Наконец – защита. Это было 11 или 12 марта. Я облёкся в новый фрак и заблаговременно отправился в Физический институт. Папа, мама и Катёнушка подъехали позже, к самой защите, назначенной на час дня. Мы с товарищами по лаборатории заварили чай. Я немного волновался. Верно, с усов я капнул капельку чая на лацкан фрака. Тут вошёл Пётр Николаевич и, увидавши эту капельку, говорит:
– Что это вы заранее слезы проливаете?
Мне почему-то было неприятно, что он так пошутил, хотя, конечно, шутка была совершенно невинная. Но бывает, что ничего не значащая фраза запоминается на всю жизнь, оставляя приятный или неприятный след.
Когда я вышел в большую физическую аудиторию, все члены факультета сидели в ряд на стульях, поставленных перед рядами скамей аудитории. В те времена профессора на лекциях и на заседаниях были одеты в форменные фраки (вицмундиры). Аудитория была полна народа. Пришло много студентов, все ученики Лебедева, увидал я и моих домашних.
Я уже много раз докладывал свои работы, вошедшие в диссертацию, и говорить мне было легко. Речь свою я произносил без записки {296} . Начались выступления официальных оппонентов. Н. А. Умов говорил довольно расплывчато, но работу похвалил, и мне нечего было ему отвечать. Очень придирчиво говорил Соколов, но его главное возражение было уже отведено моим предшествующим выступлением и замечанием Петра Николаевича, которое он сделал после выступления Соколова. Из возражений Соколова одно было правильное, но незначительное. С ним я, конечно, согласился и признал, что здесь имеет место недосмотр. Во всяком случае, все три профессора: Умов, Соколов и Лебедев – признавали меня «достойным искомой степени».
296
Далее в рукописи в виде приложения вклеен, составленный В. Д. Зёрновым, «Первоначальный конспект речи, произнесённой на защите диссертации. Написано в 1909 г.»:
«Работа, представленная мною на суд факультета, представляет конечный результат пятилетних экспериментальных исследований, предпринятых мною по предложению профессора П. Н. Лебедева в его лаборатории.
Цель исследования – это выработка простого и точного метода для определения силы звука в абсолютной мере.
До настоящего времени было предложено 4 метода для определения силы звука в абсолютной мере, а именно:
1) Рефрактометрический метод Тёплера и Больцмана, основанный на измерении изменения плотности газа в узле стоячей волны;
2) Метод манометра Вина, основанный на измерении амплитуды давления в узле стоячей волны;
3) Метод звукового давления, определяющий силу звука по постоянному малому избытку давления в узле стоячего колебания;
4) Метод диска Рэлея, основанный на измерении вращающего момента, действующего на пластинку, помещённую под некоторым углом к направлению движения колеблющихся частиц газа. Последний из этих методов до настоящего времени не применялся никем для абсолютного измерения силы звука, хотя теория его дана была В. Кёнигом еще в 1891 году.
Измерения, произведённые авторами, предлагавшими тот или другой метод, не были проверены ими другими методами, а потому нельзя было с уверенностью утверждать, насколько близки к истине результаты этих измерений.
Этот пробел я и постарался заполнить.
Из названных методов я подверг исследованию три:
1) Манометр Вина; 2) Звуковое давление; 3) Диск Рэлея.
Чтобы сравнить результаты этих методов и экспериментально проверить теорию Кёнига, я пользовался приборами, любезно предоставленными в моё распоряжение профессором А. П. Соколовым и директором ушной клиники С. Ф. фон Штейн, которым я позволяю себе здесь выразить мою глубокую благодарность. Оригинальные приборы и части сделаны частию мной собственноручно, частию при помощи университетских мастеров.
В результате предпринятых экспериментов оказалось, что избранные методы дают результаты практически вполне отвечающие истине.
Из всех методов наиболее чувствительным и точным оказался метод диска Рэлея, он же экспериментально и наиболее прост и универсален, так что представилась возможность построить „универсальный, портативный фонометр“, которым я и произвёл ряд измерений.
Если эти несколько разрозненные измерения сами по себе и не могут ещё иметь значения, то они во всяком случае убеждают меня в полной пригодности метода диска Рэлея к разрешению различных практических вопросов, связанных с измерением силы звука.
Результаты моих исследований изложены в четырёх главах настоящей диссертации.
В I главе кратко описаны ранее предложенные методы и даны выражения плотности звуковой энергии через параметры доступные измерению.
Во II главе описаны опыты, касающиеся сравнения методов.
В III – специальное исследование диска Рэлея и опытные проверки теории В. К[ёнига], а также описание абсолютного фонометра.
В IV – описан портативный фонометр и дан ряд измерений, произведённых им.
Вот в кратких чертах результаты моих работ и план изложения.
Физико-математический факультет, рассмотрев мой труд, призвал меня сегодня, чтобы публично защищать представленную диссертацию. Я с благодарностью выслушаю замечания моих почтенных оппонентов и постараюсь дать нужные объяснения, но прежде этого в заключение моей речи я хотел бы выразить благодарность моему дорогому учителю профессору П. Н. Лебедеву и профессору А. П. Соколову, взявшему на себя труд представить рецензию о моей работе».
И в завершение – приписка, сделанная в период работы над данным разделом воспоминаний: «На [защите] диссертации, при произнесении „речи“, изложение было более подробное и добавлено было об измерении звукового давления манометром Тёплера, чего в печатном тексте нет; описание опытов с[о] струёй паров эфира, чего также в диссертации нет. Демонстрированы были диапозитивы фотографий струи на экране» (Коллекция В. А. Соломонова).
Декан предложил и другим высказаться или сделать замечания. Из членов факультета никто слова не взял. Только работавший в лаборатории Лебедева Е. А. Гопиус сделал уточняющее замечание, на которое я дал возражение. Этим защита была закончена. После описанных разговоров декан факультета обошёл всех членов факультета, и каждый должен был открыто сказать, считает ли он диссертанта достойным искомой степени или нет. Все ответили положительно.
Аудитория долго аплодировала, а я стоял у двери, через которую выходили члены факультета, и каждый поздравлял меня и целовался со мной – таков был старинный обычай: члены факультета, доктора как бы принимали в свою среду нового члена, молодого учёного. Мама и Катёнушка были красны от волнения. Мама подошла к П. Н. Лебедеву и благодарила его, а он говорил, что сам должен благодарить её за то, что она воспитала такого сына.