Прежде Пантелеймону еще никогда не приходилось действовать в лесах; нечисть, с которой он бился, и ее живые последователи предпочитали все больше места культурные, развитые, оседали в городах, стягивались в обе столицы. Разного рода сатанисты предпочитали собираться на квартирах да на городских кладбищах. И всякий раз оказывалось, что область, попадавшая под влияние нечисти, имела строго очерченные границы – была, так сказать, локализована. Здесь же царил полный простор, и не было возможности точно установить, где заканчивается нормальное, Божье, и начинается дьявольское.

Гнус облепил протодьякона, и тому пришлось натянуть перчатки. Накомарник ухудшал видимость, и Пантелеймон всецело доверился слуху. Любой шорох представлялся ему подозрительным, и он был готов стрелять в ответ на каждый хруст сушняка, на шум крыльев или на промельк птичьего силуэта. И он даже выстрелил дважды, естественно, без всякого результата.

Пантелеймону мерещилось, что нечисть играет с ним, откладывая до поры расправу. Губы протодьякона непрестанно шептали молитвы и псалмы, он крестился без устали и ничуть не стыдился своего страха. Не боится только безголовый дурак. Отважный боится, но продолжает делать свое…

День, на его счастье, выдался солнечный, и ориентироваться было легко. Протодьякон сумел бы разобраться и в пасмурную погоду – слава Богу, обучен был всякому, да только не знал, стоит ли доверять в здешних краях обычным приметам. Солнце и вправду казалось надежнее – вряд ли местному отродью хватит сил совладать со светилом.

Конечно, можно изменить восприятие, нарушить психику, чтобы виделось несуществующее, но пока у протодьякона не было повода заподозрить неладное.

Тридцать верст незнакомым, нехоженым лесом – серьезное испытание даже для подготовленного и закаленного ликвидатора. Идя беспрепятственно, он одолел бы это расстояние часа за четыре, но буреломы с оврагами пожирали время, и это просто чудо, что он добрался до Зуевки еще до наступления вечера. Он сам того не ждал и подготовился к ночевке в лесу, которой отчаянно не желал.

Когда Пантелеймон вышел к деревне, он сам себя обругал последними словами за паникерство – ведь с ним не случилось ничего дурного! Одновременно он вознес хвалу Богу, охранившему Своего верного слугу.

Как протодьякон и ожидал, зуевцы оказались людьми темными и запуганными. Каждое слово приходилось вытягивать из них клещами, хотя он демонстрировал предельное дружелюбие. Он не рассчитывал получить от них сведения насчет интересовавших его событий – спасибо, что указали, где находится логово Ликтора. Про себя он уже записал последнего в негодяи, а жилище его как-то иначе теперь и не называл.

По пути к этому логову он обратил внимание на дымившиеся развалины. Знатный был пожар, отметил он про себя. Скоропалительных выводов делать не стал, но постановил для себя разузнать о случившемся при первом удобном случае. На время он выбросил пожар из головы, готовясь к знакомству. Для Ликтора у него была заготовлена легенда, и важно было заставить того хотя бы отчасти в нее поверить.

Дом предполагаемого оборотня ничем не отличался от остальных. Хозяин явно не стремился выделиться и жил, скорее всего, тишком да молчком. Помедлив секунду, Челобитных сделал глубокий вдох, толкнул незапертую калитку. Поднялся на скрипучее крыльцо и дважды постучал осторожным стуком.

Плохо, если Ликтора не окажется на месте. Впрочем, немногословные зуевцы наверняка сказали бы ему об этом в надежде, что чужак уберется несолоно хлебавши. Хотя куда бы ему было идти, на ночь глядя?

Он не ошибся, в сенях послышались тяжелые шаги. Дверь распахнулась, чуть не ударив Пантелеймона, и на пороге застыл хозяин собственной персоной – чуть заспанный, угрюмый, заросший и неприветливый.

– Чего надо? – хрипло осведомился Ликтор, шаря глазками по наглухо застегнутым карманам протодьякона и особенно интересуясь единственным не застегнутым, где сейчас находилась протодьяконова рука.

Челобитных радушно улыбнулся:

– Вы будете Павел Ликтор, почтеннейший?

Тот пожевал губами:

– Допустим. И что из этого?

– Тогда я к вам, если не возражаете. Позволите пройти?

– С какой такой стати? – Ликтор упер руки в бока. – Я никого не жду. Кто ты такой?

«Это повальное тыканье сведет меня с ума», – подумал благовоспитанный Пантелеймон.

Протодьякон вздохнул:

– Да, – молвил он огорченно. – Не зря мне сказывали о сомнительном гостеприимстве местного населения.

Ликтор вдруг смягчился:

– В лесу, почитай, живем, людей лихих в округе полно, да и не только… Не серчай, господин хороший, мы тут давно бы все перемерли, не будь осмотрительными. – В голосе его звучали извиняющиеся нотки. – Говори, кто ты, да откуда, и почему меня знаешь – тогда, глядишь, и пройти разрешу…

Протодьякон назвался своим подлинным именем. Если перед ним друг, то ничего страшного, а если неприятель – тот все равно не жилец.

Далее он завел старую шарманку.

– Про вас… – подумав мгновение, он поправился: – Про тебя… мне сказывали про тебя крошкинцы. Выходит, что мы с тобой как будто коллеги. Тамошние величают тебя ученым и побаиваются, потому что ты, как им мнится, знаешься со всякой чертовщиной. А они предпочитают не тревожить лиха. Для них что наука, что бесовщина – все едино, ибо скверно заканчивается.