Я снова открываю книгу на сорок третьей странице, наклоняюсь совсем близко над бумагой и шепчу: — Эй!?

Когда Оливер улыбается, я перестаю дышать. — Ты вернулся. Ты обещала...

и сдержала слово.

"Возьми себя в руки," — говорю я сама себе.

— Что это было только что?

— Что именно?

— Почему ты не ответил, когда я попросила тебя об этом?

— Я думал, ты не хочешь, чтобы я разговаривал с тобой, если другие рядом.

— И по-прежнему не хочу, — подтверждаю я.

— Тогда я не совсем понимаю... Ты обижена из-за того, что я сделал то, о чем ты меня просила?

— Я обижена, потому что Джулс не чужая.

— Для меня чужая, — говорит Оливер. — Она бы все равно не услышала меня даже, если бы я орал во все горло.

— Откуда ты можешь это знать? Ты же не пробовал.

— Я уже годами пытаюсь, и ты первая, кто заметил меня.

Я вздыхаю. — Но, если бы ты поговорил с Джулс, если бы она смогла тебя услышать... — мой голос срывается.

— Тогда ты не чувствовала бы себя такой сумасшедшей? — мягко спрашивает Оливер. — Ты не можешь просто верить в меня, как я в тебя?

— Я не знаю больше, во что должна верить, — говорю я совершенную правду. — Чего-то подобного со мной еще не происходило.

Оливер садится на землю. — А со мной вообще еще никогда ничего не происходило.

Я наблюдаю за ним, как он смиряется с тем, что навечно пойман в истории, которую выдумал кто-то другой. Если бы я сама могла бы написать свою историю, то мой отец никогда бы не ушел от нас, и моей матери не пришлось бы так надрываться, так что вечером она падает в кровать смертельно уставшая, даже не поужинав.

Если бы я писала свою историю, я бы не разбивала коленную чашечку капитану команды поддержки и тогда против меня не ополчилась бы вся школа. Если бы я писала свою историю, Оливер был бы здесь со мной, был бы тем, кто любит меня.

С другой стороны, вероятно, я могу изменить направление своей собственной жизни. Или, по меньшей мере, попытаться.

— Я не понимаю.

— Что, если я вырежу тебя из книги, а ты перестанешь дышать? Если единственный воздух, которым ты можешь дышать, заключен внутри страниц?

— Вырезать? Кто вообще говорил про вырезание…?

— А что, если ты выберешься в наш мир, но таким будешь таким маленьким, что поместишься в моей сумке?— мой голос становится громче, когда я думаю обо всем, что могло бы пойти не так.

— Ты хотя бы попытаешься, — произносит Оливер медленно и его голос полон надежды, — вытащить меня отсюда?

— Да, но сначала мы проведем пробное испытание. До встречи на странице двадцать один, — я медлю. — Ты же видишь номера страниц, или?

— Если прищурю глаза, — говорит Оливер. — Они стоят так далеко в верхнем углу.

— Это то место, где ты идешь с Фрампом через лес... Да! Мы проведем опыт на собаке! — предлагаю я.

Оливер качает головой. — Фрамп? Ты не можешь этого сделать.

— Оливер, он просто собака. Вероятно, он никогда не узнает об этом.

— Только собака?! — Оливер в ярости подпрыгивает вверх.

— Эта "собака" говорит на трех языках, она — шахматный гений и случайно мой лучший друг. Или ты забыла, что он тоже раньше был человеком?

— Вероятно, я упустила эту часть, — соглашаюсь я, хотя ни за что бы не призналась, что часто перескакиваю страницы, на которых нет Оливера. — Если мы не можем взять Фрампа, что ты предлагаешь? Или даже бактерии в твоей книге занимаются исследованием ракетных установок?

— Я мог бы отдать тебе свой камзол, — предлагает Оливер.

— Лучше оставь одежду при себе. Я считаю, что мы должны посмотреть, что произойдет с живым существом, или?

— Подожди-ка, — он стремительно несется в другую сторону страницы, и на мгновение исчезает на краю иллюстрации, а затем появляется снова с улыбкой на губах. — Я могу предложить тебе рыбу с сорок второй страницы.

— Я не знаю... Разве мы не должны взять животное, которое не живет в воде? Если оно не выживет, мы не можем списать это на то, что у нее нет легких.

— Ты совершенно права, — вздыхает Оливер. Он шлепает себя по затылку, а затем проводит рукой по лицу. — Проклятые пауки.

Как только я хочу спросить его о том, откуда они могут взяться здесь, потому, что нахожу захватывающим все, что появляется, или исчезает таким образом. Но тогда я замечаю, что, вероятно, есть огромное количество микроскопически маленьких вещей, которые не замечает читатель: шахматная доска на песке, пауки, даже принцы. — Подожди! — я наклоняюсь ниже над книгой.