После этого куплета Вика выключила песню и говорит: «Зря я не послушалась Алену. Надо было в прошлом году отравить Азера. Сейчас бы не прятались мы с тобой». – «Ты совсем чокнулась? – говорю. – В „дом родимый“ захотела?» Вика вздохнула: «Ничего страшного. Отсидела бы, как в монастыре». – «Женская тюрьма – не монастырь. В ней порядки развратнее, чем в публичном доме». – «Откуда ты знаешь?» – «Девки, которые там побывали, рассказывали». – «Тогда надо было мне самой отравиться». – «Не балдей! Выкинь Азера из головы. Сюда он не приедет». – «Теплоухов же приехал». – «Ну это вообще какое-то чудо, а чудеса часто не повторяются»… – Кавазашвили робко взглянула на Бирюкова. – Вот, можно сказать, и весь разговор.

– Неужели у вас с Викой даже предположения нет, к кому и ради чего Теплоухов сюда приезжал? – настойчиво спросил Бирюков.

Нино вроде бы хотела перекреститься, но передумала:

– Ей-Богу, нет.

– И о том, как Николай Валентинович попал в дом, ничего не знаете?

– Совершенно.

– Сколько у Вики было ключей от внутреннего замка?

Кавазашвили опустила глаза:

– Кажется, два.

– И оба она потеряла?

– Нет, не оба. Один я посеяла, другой – она.

– А Теплоухову не ты отдала ключ?

Нино будто вздрогнула:

– С какой стати я стала бы подводить подругу?

– Но ведь с Казбеком ты в Викином доме тайком встречалась…

– Ну и что, Казбек умер от этих встреч?

– Не умер. Он пять миллионов тебе не давал?

– Клянусь, Теплоухов по-спонсорски дал мне денег, без отдачи. И вовсе не в деньгах тут дело.

– А в чем?

– Не знаю.

Бирюков показал два ключа:

– Мы нашли оба ключика. Посмотри внимательно, какой из них твой?

Кавазашвили расширенными повлажневшими глазами уставилась на ключи:

– Они оба одинаковые. Где нашли?

– Один подбросили в ограду Викиного дома после случившегося. Другой лежал в кармане кожаного пиджака Теплоухова.

– Вика говорила, никаких вещей Николая Валентиновича в доме не было.

– Правильно. Вещи мы достали из озера, которое за Викиным огородом.

– Это вообще… какая-то сказка.

– Сказки сами не рождаются. Люди их сочиняют. Не скажешь, кто сочинил эту?

Нино кончиками мизинцев убрала из уголков глаз навернувшиеся слезинки и молча покрутила головой. Бирюков нажал клавишу селектора:

– Голубев…

– Слушаю, Игнатьич! – бойко ответил Слава.

– Зайдите с Викой ко мне.

– Один момент!

Бирюков ожидал увидеть Солнышкину, как сказал ему следователь Лимакин, «невыспавшейся и чуть заторможенной», однако Вика вошла в прокурорский кабинет с таким видом, будто силилась удержать смех. Пропустивший ее в дверях впереди себя Голубев тоже был весел.

– Чем, балагур, рассмешил девушку? – шутливо спросил Бирюков.

Слава, вроде оправдываясь, зачастил скороговоркой:

– Об экзаменах, Антон Игнатьич, с Викой разговорились. Пересказал ей медниковскую байку, как Павел Иванович, играя на баяне, принимал зачет у студента.

Солнышкина едва не прыснула от смеха, но, увидев, что Кавазашвили кончиками мизинцев вытирает уголки глаз, мгновенно изменилась в лице. Она села на услужливо предложенный Голубевым стул, поправила на шее косынку и растерянно спросила Нино:

– Ты, кажется, плачешь?..

Та стыдливо отвернулась. Вика широко открытыми голубыми глазами уставилась на Бирюкова:

– Почему она плачет?

– С ключами не можем разобраться, – сказал Антон.

– С какими?

Бирюков показал два ключа:

– Вот с этими. От твоего дома.

На лице Солнышкиной появилось неподдельное удивление. Какое-то время она, словно завороженная, смотрела на ключи, потом повернулась к Кавазашвили и тихо спросила:

– Ты ведь потеряла запасной ключ, да?..

– Потеряла, – еще тише ответила Нино.

– Как же он к прокурору попал?

– Кто-то подбросил в ограду дома.

– Кто? Зачем?

– Не знаю.

– Ты ведь не умеешь убедительно врать, да?

– Не умею.

– А чего выкручиваешься? Ты же, как говорил Теплоухов, святая простота…

– Вика, клянусь, не виновата я в смерти Теплоухова! – с отчаянием взмолилась Кавазашвили.

Лицо Солнышкиной заалело нервными пятнами, глаза сузились:

– Оставим Николая Валентиновича в покое. Я не прокурор, чтобы передо мной оправдываться. Давай разберемся с ключом. Подбросила его, чтобы на меня тень навести?