Оставив синагогу, Христос удалился в дом Симона. Здесь Его также встретили мольбой о помощи в болезни и страдании. Симон, которого Он уже навсегда призвал к апостольству, был женат (1 Кор 9:5), и теща его находилась в сильном припадке горячки (Лк 4:32). Опечаленное семейство обратилось к Христу с мольбой о помощи. Спаситель остановился над больной, взял ее за руку, поднял ее и запретил горячке; голос Его, потрясши все ее существо, победил источники болезни, и больная, мгновенно выздоровев, встала и служила им по хозяйству.

Строгость соблюдения субботы, которой отличались иудеи, дала Спасителю короткий промежуток для отдыха и подкрепления; но только что начало заходить солнце, как множество народа, ожидавшего только полного окончания субботних часов, стало искать Его помощи. Со всего города народ столпился у дверей Его скромного жилища, приведя с собой бесноватых и больных всякого рода, и Христос исцелял их, невольно сострадая страждущему человечеству. Теснота при этом была так велика, что не все больные могли проникнуть к Спасителю, и один расслабленный спущен был к нему через разобранную кровлю дома. За эту смелость, доказывавшую непоколебимость его веры, он получил не только телесное исцеление, но и прощение грехов.

Молва об этом чудесном событии разнеслась по всей Галилее и Перее, и даже до отдаленных пределов Сирии (Мф 4:24), и можно представить себе, как сильно утомленный Спаситель нуждался после этого в продолжительном покое. Но лучшим и самым приятным для Него отдыхом было уединение и безмолвие, где Он, не тревожимый никем, мог быть наедине со своим Отцом небесным. Равнина Геннисаретская была еще окутана глубокой тьмой, наступающей перед рассветом, когда, никем не замеченный, Иисус встал и удалился в одно пустынное место, и там подкрепил свой дух тихой молитвой.

С наступлением утра Он опять готов был продолжать свое спасительное служение. Но благодеяния Его не должны были ограничиваться одним Капернаумом. Рядом находилось много других городов и селений, которые также нуждались в просвещении и благотворении, и Христос хотел распространить свое служение и на эти города. «Пойдем, – сказал Он своим ученикам, – в ближние селения и города, чтобы Мне и там проповедовать Царствие Божие, ибо на то Я послан». Но прежде чем отправиться в эти города, Он нашел благовременным восполнить сонм своих постоянных учеников еще одним членом, призвание которого состоялось при замечательных обстоятельствах. В Капернауме или близ его находилась таможня для сбора пошлин. Будучи расположен в узле дорог, расходившихся к Тиру, Дамаску, Иерусалиму и Сепфорису, город этот был оживленным торговым центром страны, и потому представлял удобное место для сбора податей и пошлин. Налоги эти были особенно ненавистны иудеям. Сама обязанность платить их уязвляла священнейшие для них чувства. Они были не только знаком политического рабства, но и постоянным и ужасным свидетельством того, что Бог как бы оставил свой народ и что все светлые мессианские надежды и обетования, которыми полна была их прежняя историческая жизнь, померкли в страшном сумраке чужеземного ига жестоких и высокомерных покорителей; отсюда сама уплата их для чувствительной и щепетильной души истых иудеев казалась почти вероотступничеством. Она казалась нарушением основных начал теократии и могла быть извиняема только под условием неизбежной принудительности. Неудивительно поэтому, что чиновники, собиравшие эти налоги, были крайне нелюбимы народом. Нужно помнить при этом, что в отдаленных областях сборщиками были не римские чиновники – настоящие publicani, а их простые подчиненные, часто набиравшиеся из подонков общества, и они так славились своими злоупотреблениями, что на них смотрели почти с ужасом и всегда причисляли к одному разряду с блудницами и грешниками. И если иудей едва мог убедить себя в правоте самой уплаты податей, то можно представить, каким ужасным преступлением было в его глазах сделаться орудием, и притом сомнительной честности, в собирании их. Если ненавидели мытаря вообще, то понятно, какое омерзение в народе возбуждал мытарь из иудеев. Но тот, кто пришел взыскать и спасти погибших, кто мог водворить христианскую святость в среде языческого растления – мог даже из мытаря-иудея сделать апоcтола и первого евангелиста новой и живой веры. При избрании апостолов Он руководствовался не внешними какими-либо побуждениями, а проникновением в глубину сердца человека. Он отверг важного книжника (Мф 8:19) и избрал презираемого и ненавидимого всеми сборщика податей. Это было славное дело божественной прозорливости и совершенного человеколюбия, и св. Матфей вполне оправдал его, обратив свое знание письма на священное дело и сделавшись первым жизнеописателем своего Спасителя и Господа. Можно думать, что Матфей слышал некоторые из бесед и видел некоторые из чудес Христа. Сердце его было тронуто ими, и в глазах Того, Кто не презирал никого и не гнушался никем, мытарь этот, даже когда он еще сидел у «сбора пошлин», был уже готов для призвания. Для него довольно было одного слова: «Следуй за Мною». Оно показывало Матфею, что Господь возлюбил его и готов был воспользоваться им как избранным орудием в распространении благовестия в Царстве Божием, и потому его было достаточно для того, чтобы заставить мытаря победить в себе все искушения алчности и порвать с прежним занятием. «И он встал и последовал за Ним», нравственно возрожденный чудесной силой всепрощающей и искупляющей любви.

И вот в сообществе шести преданных учеников-апостолов Спаситель обходил города и селения по берегам Геннисаретского озера, повсюду проповедуя Евангелие спасения и исцеляя больных и страждущих. В этих неустанных трудах прошел целый год, и опять приблизился великий праздник иудейский. По обыкновению, Иисус Христос отправился в Иерусалим, и там совершились события, которые отмечают собой новый период в земной жизни Спасителя.

Так как служение Иисуса Христа доселе по преимуществу совершалось в отдаленной Галилее, то в Иерусалиме еще немногие знали о Нем, и Спаситель мог прибыть в столицу иудейства, не возбуждая особенного народного внимания к Себе. Но молва о Его необычайной деятельности доносилась и до Иерусалима, и среди представителей отживающего иудейства невольно возбуждала тревогу и подозрительность, которые явно обнаружились на этот раз.

Направляясь к храму, Спаситель проходил мимо одного из прудов, служивших источником снабжения водой жителей Иерусалима. Это именно известная овчья купальня – Вифезда, находившаяся, как показывают новейшие раскопки, неподалеку от северо-западного угла храмовой ограды. Она представляла собой бассейн около 24 сажен в длину и 7 сажен в ширину, разделявшийся пополам каменной стеной в два аршина толщиной. В ней обыкновенно купались овцы, предназначавшиеся для жертвоприношения, но вода славилась, кроме того, своей целебностью. По временам в ней происходило необычайное движение воды, «ибо Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду», придавая ей чудесную целебность; «и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнию». Неудивительно, что это чудесное свойство притягивало к пруду «великое множество больных, слепых, хромых, иссохших, ожидавших движения воды», которые и пребывали здесь под прикрытием пяти отдельных навесов, построенных частными благотворителями несчастных.

Между многими страждущими здесь был один бедняк, который уже около тридцати восьми лет находился в расслаблении от паралича. Он жил в самых притворах этого пруда, но бесполезно; так как сам он был беспомощен и движение воды происходило неправильными промежутками, то другие, более счастливые и менее слабые, всякий раз успевали раньше его бросаться в пруд, пока еще не потерян был благоприятный момент. Христос взглянул на этого человека с сердечным состраданием. Видно было, что дух несчастного страдальца был не менее расслаблен, чем и члены, и вся его чахнущая жизнь была одним непрерывным отчаянием. Спаситель вознамерился сделать для великого праздника дар бедняку, которому Он которому Он не имел возможности дать ни золота, ни серебра. Он захотел помочь страдальцу, которому никто не хотел помочь раньше. «Хочешь ли быть здоров?» – спросил Он его. Сначала слова эти едва ли вывели несчастного из его унылого оцепенения: он, по-видимому, даже и не взглянул на спросившего. Но думая может быть, с мгновенным проблеском надежды, что это какой-нибудь незнакомец, который по сердечной доброте хочет помочь ему первым попасть в воду, когда она возмутится опять, он просто рассказал в ответ горькую повесть о своем долгом и тщетном ожидании. Иисус же разумел более скорую и действительную помощь. «Встань, – сказал Он, – возьми постель свою и ходи!» Это было сказано тоном, которому нельзя было не повиноваться. Взгляд говорившего, Его голос и повелительный тон, подобно электрическому току пробежал по изможденным членам и разбитому организму, ослабленному страданием и грехом целой жизни. После тридцативосьмилетней расслабленности он мгновенно встал, поднял свою постель и пошел. В радостном изумлении он озирался кругом, чтобы увидеть своего неизвестного благодетеля, но толпа была велика, и Христос, стараясь избежать грубого возбуждения в народе, спокойно удалился.