Пока он, хоронясь от своих, добрался до родной земли, его трижды чуть не арестовали русские, дважды ему пришлось отстреливаться от хунгузов и один раз его едва не зарубил вынырнувший из леса в поисках пропитания грязный и заросший китайский солдат. Поручик и теперь не был вполне защищен: первый же патруль мог проверить его документы и сделать единственно верный вывод: перед ними дезертир.

Но Семенову это было почти безразлично. Война высосала из него все силы, воспитала стойкий рвотный рефлекс на все восточное, а под конец еще и сделала убийцей. Все так же горбясь и стараясь не попасться на глаза патрулю, Семенов прошел по гулкому дощатому причалу, свернул на широкую, хорошо утоптанную тропу и отправился в единственное место, в котором он мог рассчитывать на еду и лежанку.

Все было узнаваемо: те же бесчисленные тропинки, те же заросли шиповника, те же реквизированные лодки без весел на берегу… Но каким же запущенным было это место: тропинки заросли, лодки полузатоплены… И лишь у самой караулки на Семенова повеяло жизнью.

Семенов ускорил ход. На широкой поляне перед черным бревенчатым зданием собралось кругом человек двадцать казаков, а над всеми возвышался все такой же неколебимый испытаниями и годами жизни Зиновий Феофанович.

– А ну, Ванька, покажи ребятам, как медведь мужика в лесу дерет! – весело крикнул Зиновий.

Семенов протиснулся меж казаков. Сын лодочника Бао, одетый в строго по размеру сшитый казачий мундирчик, косолапо брел вдоль круга, тоненько рыча, растопырив руки в стороны и очень похоже изображая медведя.

Казаки покатились от хохота.

– А теперь покажи, Ванек, как манза на базаре торгуется! – азартно затребовал Зиновий и вдруг увидел Семенова. – Бог мой, Иван Алексеевич?

Сын Бао под громоподобный хохот казаков начал в самом комическом виде изображать китайца, а Зиновий крепко обнял поручика и долго держал, прижав к себе.

– Живой…

Семенов выдавил в ответ что-то невнятное, позволил повести себя в караулку, на ходу обдумывая, что врать, как вдруг его словно ударили под дых.

– Кан Ся?! Вы?!

– Чего ты встал? – не понял Зиновий Феофанович. – А-а-а, китайца увидел! Мы его пару дней назад в Айгуне взяли: дом подпалил, во скотина какая, да?

Семенов непонимающе тряхнул головой. Тощий, седой, изуродованный шрамами через все лицо начальник айгуньского следственного отдела, капитан полиции, а затем еще и агент имперской контрразведки Кан Ся сидел на прикованной к бревну цепи – той самой, на которой еще с полгода назад держали медведя.

– Пошли-пошли, – силой протащил поручика мимо китайца Зиновий Феофанович, – я тебя водочкой попотчую.

Они вошли в караулку, и Зиновий Феофанович налил водки, но голодный, усталый Семенов и после первой, и после второй оставался трезвым, и только мысли вращались в голове с немыслимой скоростью.

Они так и не выяснили отношения до конца, и Семенов до сих пор не был уверен, что понимает чертова китайца. И когда Зиновий Феофанович, вывалив на поручика все, чем поразил его за последние четыре месяца маленький и уже окрещенный в православную веру Ван, отправился проверять посты, поручик вышел во двор и встал напротив бревна.

– Ну, здорово, Кан Ся, – напряженно выдохнул он. – Видишь, как закончилась твоя карьера… А все угрожал…

– Ты виновен, – поднял голову Кан Ся. Семенов грустно усмехнулся: он действительно был виновен, хотя вовсе не в том, что вменял ему бывший капитан айгуньской полиции.

– Я не делал этого, Кан Ся, и ты это знаешь.

– Нет, Иван Алексеевич, не знаю, – покачал головой Кан Ся. – Все указывает на тебя.

– И ты что – пришел за мной? – пришла Семенову жуткая в своей фантастичности мысль.

– Нет, Иван Алексеевич, я вернулся в свой дом, – громыхнув цепью, откинулся на бревенчатую стену Кан Ся. – Только и всего. Но оказалось, что мне уже не нужен дом. В нем никогда не было детей, а теперь нет и жены. Вокруг моего дома не живут соседи, а по моей земле ходят русские патрули.

Семенов опустил голову. С той самой секунды, как он покинул армию, у него тоже не было дома, да и родная земля теперь вовсе не была по-прежнему безопасной.

– И что теперь? – скорее самого себя, чем Кан Ся, спросил он.

– А ничего, – тихо произнес китаец, – мертвому не нужен дом; мертвому нужен покой.

Поручик вздрогнул; он вдруг понял, что по канонам офицерской чести должен застрелиться, как отец.

«Но я ведь никогда не хотел быть таким, как он!»

Он вдруг вспомнил, как в первом классе гимназии мечтал стать путешественником, чтобы плавать под парусами к далеким теплым островам и выменивать у черных от загара туземцев золотые самородки на зеркальца и стеклянные бусы!

«Бог мой, какая глупость…» – стыдливо усмехнулся поручик и вдруг замер.