По стремительности и ярости советских бойцов гитлеровцы, очевидно, поняли, что на берег высаживаются новые подразделения, поэтому усилили бомбежку и артиллерийский обстрел зеркала Волги. От трассирующих пуль крупнокалиберных пулеметов, разноцветных ракет, горящей на воде нефти становилось светло. Это был зловещий, адский свет войны, уничтожения, смерти.

–  Ах, черт! - вдруг выругался стоявший рядом со мной Елин.

–  Ты что? - взглянул я на него.

–  Катер!..

То ли бомба, то ли тяжелый снаряд разворотил нос катера, и он по инерции, как шел, так и стал быстро погружаться в воду. Шедший по соседству буксирный катер стал разворачиваться, чтобы принять барахтавшихся в воде бойцов. Но много ли их могло продержаться хоть несколько секунд на воде? Оружие, боеприпасы, тяжелое снаряжение тянули на дно.

–  Там была целая рота автоматчиков! Сколько ребят погибло! - слышались голоса.

А с берега не только мы, тысячи людей смотрели на эту леденившую душу картину, и никто ничем не мог помочь.

Но переправа продолжалась. Бойцы, высадившиеся на том берегу, с ходу бросались в рукопашную схватку, а переправочные средства возвращались обратно, чтобы перебросить другие подразделения.

Дивизия, не теряя темпа, взятого на марше от Камышина до Красной слободы, побатальонно вступала в бой, выполняя свою задачу.

* * *

На рассвете 15 сентября переправились последние хозяйственные подразделения полков Елина и Панихина. Становилось уже совсем светло, когда начал переправу штаб дивизии. При розоватом свете зари (раньше не успели) мы, начальники и политработники различных отделов и управлений дивизии, поднялись на борт утлого катера, типа "кавасаки", как его называла почему-то по-японски команда.

Это был речной буксир-работяга, таскавший в мирные дни плоты, паромы и баржи и превратившийся в дни войны в боевой корабль: на его корме был установлен на какой-то вертушке спаренный зенитный пулемет. Многочисленные деревянные и железные заплаты и пробоины от пуль и осколков на его обшарпанных бортах более чем красноречиво говорили, чего стоили ему и его команде такие рейсы.

Мы окинули прощальным взглядом левый берег. Там еще оставались наши гвардейцы. Готовился к переправе полк Долгова, хлопотал мой заместитель по тылу майор Ю. К. Андриец, налаживая работу хозяйства дивизии. Где-то за береговой кромкой развертывал свой артиллерийский полк подполковник А. В. Клебановский - в город была переправлена только полковая артиллерия и противотанковые пушки, остальные орудия должны были поддерживать нас с левого берега.

Но вот задрожала палуба, наш "кавасаки" слегка покачнулся и стал разворачиваться в сторону правого берега. Мы разошлись по катеру и заняли места. Впрочем, последнее выражение не следует понимать в буквальном смысле. Все, в том числе и я, постарались устроиться так, чтобы укрыться от осколков. Поэтому только улыбку вызвала у меня впоследствии картина одного художника, на которой я изображен гордо стоящим - в позе корсара-покорителя морей. Нет, все было гораздо прозаичнее. В носовой части катера устроился Бельский. Когда начался обстрел, Тихон Владимирович, как ни в чем не бывало, шутил:

–  Подождите, еще не известно, кто останется с носом: я, сидящий на носу, или те, которые расположились на корме.

Он был прав - шансы у всех были равными. Противник быстро заметил наш катер. И не удивительно: солнце уже поднялось над горизонтом и залило ослепительным светом широкую гладь реки. Впереди шла баржа с буксиром, груженная продовольствием и боеприпасами. Фашисты стали обстреливать ее, а потом перенесли огонь на нас. Мины рвались то с левого, то с правого борта, но прямых попаданий не было. Таким образом, Бельский был лишен, к счастью, возможности выяснить, кто останется "с носом".

При приближении к берегу обстрел усилился. Осколками разорвавшегося снаряда ранило несколько человек, в том числе дивизионного инженера И. И. Тувского.

Вскоре катер подошел к причалу. В эту минуту кто-то из офицеров крикнул:

–  Здравствуй, земля героев!

Мы сошли на берег. Здесь все кругом полыхало в огне. Узкая прибрежная полоса, на которой высадились наши полки, непрерывно подвергалась налетам фашистской авиации, обстрелу массированным огнем артиллерии и минометов. Гитлеровцы, вероятно, считали, что еще одно усилие - и защитники города будут смяты и уничтожены.

Но противник не учел главного - свободолюбия, воли советских людей. В тот памятный день, когда мы высадились на правом берегу Волги, армейская газета писала: "Назад для нас дороги больше нет. Она закрыта приказом Родины, приказом народа. Отечество требует от всех защитников города биться до последнего, но удержать город". Эти слова точно определили долг и мысли каждого из нас - от рядового бойца до любого командира.

Вступив на опаленную огнем землю Сталинграда, наши бойцы и командиры вошли в боевые ряды легендарной 62-й армии. Эта армия начала свой боевой путь в середине июля 1942 года. В непрекращавшихся упорных боях она провела вторую половину июля, август, начало сентября.

Бойцы этой армии, сражаясь в междуречье Дона и Волги, проявляли мужество и героизм. Например, тридцать три воина, сражавшиеся под командованием заместителя политрука - комсомольца Ковалева юго-западнее Сталинграда, два дня вели неравный бой против 70 фашистских танков, пытавшихся выбить героев с занимаемой позиции. Они вывели из строя 27 танков, уничтожили более 150 гитлеровцев.

Как уже отмечалось выше, в решающий момент командующим 62-й армией был назначен генерал В. И. Чуйков. В южной части города вела бои героическая 64-я армия под командованием генерал-лейтенанта М. С. Шумилова. Обе эти армии входили в состав Юго-Восточного фронта, вскоре переименованного в Сталинградский.