– Люси, что это снова было такое?
– добавил он лениво.

– Люсин эксклюзив, - ответила я сухо.

– Леандер эксклюзив, - исправил меня колко Леандер.

Люси и Леандер эксклюзив, подумала я счастливо. Да, я была счастлива. Мы снова занялись паркуром, все вместе. Ладно, Билли только снимал и сбегал теперь вниз по пожарным лестницам другого дома, чтобы встретить нас здесь на крыше и показать запись. Но он был с нами.

Как и Леандер - не блокируя меня или повисая на моих ногах, как он это так часто делал раньше, чтобы я даже не могла начать бежать. Нет, он позаботился о том, чтобы я пошла дальше. Я не только прыгнула. Во время прыжка я сделала сальто!

Какое-то время мы оставались, молча, сидеть на крыше и предавались своим мыслям. Может быть это был последний спокойный момент сегодня. Потому что сегодня вечером настанет момент истины.

Потом это станет невозможным. Мы созовём наших родителей в пиццерии Ламбарди и наконец скажем, что происходит. С одним исключением: Билли. Он хотел рассказать обо всём своим родителям лишь тогда, когда снова начнёт заниматься паркуром. Может быть, таким образом, никогда. Но мы остальные хотели и должны были сделать это. Наконец мама узнает, что я никогда не занималась паркуром совершенно одна. Что ребята всегда были вместе. О, не смотря на это она будет скандалить и кричать, и плакать, и бушевать, и ...

– Это будет адом, - сказал Сеппо то, о чём я как раз думала. Мы все вздохнули на одном дыхании. Даже Леандер торжественно вздохнул вместе с нами, чтобы ещё при вздохе начать напевать Joe le Taxi. Да, это будет ад. Но иногда нужно было пройти через ад, чтобы попасть на небо.

А моё небо называлось паркуром.

Глава 2. В интересном положении

– Благоприятная ситуация. Благоприятнее не может и быть!
– прошипел Леандер мне в ухо.

Мне было не ясно, что в этой ситуации должно быть благоприятно. Мама и папа сидели на кухне, перед собой стопка проспектов и снова ругались о нашем летнем отпуске. Папа лучше вообще никуда не хотел ехать. В конце концов, смерть тоже не отдыхала, и он не хотел отпугнуть потенциальных клиентов, потому что его здесь не было, когда они больше всего в нём нуждались. Это противоречило его лозунгу. Мы всегда вам поможем.

– Но подвал всё равно должен быть отремонтирован! Ты вовсе не можешь работать!
– заблеяла тогда мама в пронзительном отчаянии, но на это ухо папа был глух (если мама продолжит и дальше так блеять, то он когда-нибудь будет глух на оба уха). Он сказал, что в случае чего, можно будет что-нибудь придумать; по необходимости можно будет отослать мастеров на один два часа на улицу. Или пусть во имя Бога работают дальше, в то время как он заботится о том, чтобы мёртвые в чистой одежде, аккуратно причёсаны и прилично накрашены, могли быть отпущены на свои похороны.

Но мама хотела поехать в отпуск. Чего бы это ни стоило. На это папа тоже смотрел по-другому. Путешествия на самолёте были для него не вариант. Они для него были не достаточно экологически чистыми и эффективными.

От паушальных туров он тоже отказывался. При этом терялся всякий индивидуализм - это слово я даже не могла выговорить без ошибки. Он человек, а не скот для откармливания.

Вообще он не знал, что он потерял в клубе на Мальорке. Его кожа кроме того не переносит солнце. По крайней мере, солнце на Мальорке. Что маму снова и снова поощряло к многословной лекции о солнцезащитных кремах и факторах.

Дискуссии об отпуске заканчивалась в основном тем, что мама, надувшись, и со слезами на глазах уходила на диван перед телевизором, а папа исчезал в подвале. Мне уже почти было всё равно, поедим ли мы в отпуск или нет - мне всё подходило, если оба только перестанут постоянно ссориться.

– Не напирай так!
– сделала я Леандеру шепотом выговор. Опять он давил мне своим кулаком в спину, чтобы подтолкнуть вперёд в кухню. Ещё мои придурковатые родители меня не заметили, и я хотела какое-то время послушать, чтобы проверить, что возможно ситуация была всё-таки не слишком напряжённой, чтобы уговорить их пойти вместе покушать пиццу у Ламбарди и там открыть, что я и дальше буду заниматься паркуром. Вместе с ребятами.

Хотя мои родители в отличае от родителей Сердана, Сеппо и Билли знали, что я занималась паркуром, мама станет невменяемой. Это было отнюдь не весело, когда мама становилась невменяемой. Тогда она была способна на всё. Даже на то, чтобы наброситься на ребят и вырвать у них, гневно ревя, все волосы ... Очарованно я наблюдала, как она взяла стопку проспектов и обвинительно подняла их вверх.

– Здесь речь идёт не о Мальорке, Хереберт! Я уже больше вовсе не говорю о Мальорке! Мальорка вычеркнута! Я поняла тебя!
– Она махала, шелестя разноцветным флаером, перед папиным носом.
– Вот это кое-что совершенно другое! Каждый день в нашем ящике оказывается такой проспект, уже по крайней мере как две недели. Это должно быть знак. Хочешь - верь, хочешь - не верь.

– Это знак.
– Папа страдальчески застонал и зарылся лицом в свои руки. Теперь была видна только его лысина вместе с седым венчиком волос. Ему совсем не нравилось, когда мама говорила о приметах и знаках судьбы. Но мама была дочерью бабушки Анни. Для бабушки Анни весь мир состоял только из примет и знаков судьбы и энергетических потоков, которые нужно было разгадать. Что-то из этого должно быть передалось маме. Кроме того, с того времени, как у Леандера появилось телесное проклятие, в нашем доме случались некоторые странные вещи, которые мама все интерпретировала как знаки. Папу это медленно, но верно сводило с ума.