По тому же принципу Миллер превратил название г. Изборска в скан­динавское, утверждая, что «он от положения своего у реки Иссы (здесь и далее курсив автора.
– В.Ф.) именован Иссабург, а потом его непрямо на­зывать стали Изборском». На что его оппонент коротко заметил: «Весьма смешна перемена города Изборска на Иссабург»152. Мысль Миллера по­пытался закрепить в науке А.Л. Шлецер, говоря, что Изборск, кажется, прежде назывался по-скандинавски Исабург «по тамошней р. Иссе». Н.М.Карамзин, возражая Миллеру, желавшему «скандинавским языком изъяснить» Изборск как Исаборг (город на реке Исе), отметил обстоятель­ство, делающее это «изъяснение» совершенно бессмысленны^: «Но Иса далеко от Изборска». Норманист П. Г. Бутков, указав, что Исса вливается в р. Великую выше Изборска «по прямой линии не ближе 94 верст», при­вел наличие подобных топонимов в других русских землях. И как заклю­чал он, нельзя «отвергать славянство в имени» Изборска «токмо потому, что скандинавцы превращали наіп бор, борск на свои борг, бург (курсив автора.
– В.Ф.), а славянские грады на свои гарды, есть тоже, что при­знавать за шведское поселение, построенный новгородцами на своей древней земле, в 1584 году, город Яму, носящий ныне имя Ямбурга со времени шведского владения Ингерманландиею 1611-1703 года»153.

В наше время норманисты Т.Н.Джаксон и Т.В.Рождественская пока­зали, что Изборск - «славянский топоним», подчеркивая при этом, что зафиксированное в памятниках написание «Изборскъ» (только через -з-и без -ъ- после него) «указывает на невозможность отождествления фор­манта «Из- с названием реки Исы (Иссы)». Если же допустить, добавляют исследовательницы, что «Изборск» возник из скандинавского языка, «то придется признать, что имя возникло вопреки одному из основных топонимических законов - закону ряда»154. В предвоенные годы круп­нейший специалист в области скандинавских древностей норманист Е.А.Рыдзевская специально отмечала, «что ни один из больших древне­русских городов не носит названия, объясняющегося из скандинавского». Историк М.Н.Тихомиров в 1962 г. был более конкретен в своем заклю­чении, сказав, что «во всей древней Руси не было ни одного города, кото­рый бы восходил бы ко временам первых русских князей и носил бы скандинавское название» (по его словам, «даже название Ладога не может быть без натяжки выведено из скандинавских корней»). Этот вывод затем полностью подтвердил лингвист С.Роспонд, констатировав совершенное отсутствие среди названий древнерусских городов ІХ-Х вв. «сканди­навских названий... и наличие названий угро-финского происхожде­ния...». В названии Изборск ученый видит притяжательное прилагатель­ное от личного имени «Изборск» (эту этимологию выдвинул в 1921 г. финский языковед-славист Ю.Миккола)155.

Но миражный «Иссабург» Миллера продолжает волновать воображе­ние современных архсологов-норманистов, в связи с чем они пытаются превратить его в реальность и в науке, и в истории, игнорируя приведен­ные заключения исследователей, подтверждающие правоту Ломоносова. Чтобы ликвидировать, казалось, непреодолимое препятствие, указанное Карамзиным и Бугковым, первоначально город они основывают в конце IX в. на месте будущего Пскова, в низовьях р. Великой при впадении в нее р. Исы. Д.А.Мачинский, опираясь на мнение лингвиста А.И.Попо­ва, что название притока р. Великой Иса (Исса) сопоставимо с финским «iso» - большой, великий, пошел дальше, сказав, что название р. Вели­кая «является переводом финского Иса - «великая»... как и сейчас назы­вается один из главных притоков Великой». После чего заключил: «Та­ким образом, наряду со славянским вариантом издревле мог существо­вать и финско-скандинавский топоним Исборг или Исаборг, т. е.
– «град на Исе», или «Велиград», «Вышеград»156. Эту идею сейчас весьма энер­гично развивает С.В.Белецкий, утверждая, что город, в конце IX в. возникший на этой реке, не был не финско-скандинавским, не славян­ским, «а чисто скандинавским: он принадлежит к топонимическому ряду на -borg и переводится как «город на Иссс». В 30-х гг. XI в. Исуборг-Isaborg был уничтожен при крещении «огнем и мечом», и часть его жи­телей переселилась за десятки километров на новое место - Труворово городище, перенеся на него наименование погибшего города, возможно, получившее уже славянизированную форму Изборск. С топонимом «Исуборг», считает ученый, параллельно использовался топоним Пъсков, который был возрожден, «но уже применительно к основанному на мес­те сожженного Исуборга древнерусскому городу»157.

Такая сверхсложная комбинация понадобилась лишь по той причине, что, согласно Сказанию о призвании варягов, брат Рюрика Трувор сел в Изборске, но в его археологических материалах ІХ-Х вв. абсолютно от­сутствуют скандинавские вещи. По заключению В.В.Седова, много лет ведшего раскопки Изборска, город был основан славянами в славянском окружении и славяне составляли основу его населения на протяжении всей истории города. Говоря о ремесленном и торговом направлении экономической жизни Изборского городища в IX - начале X в., о по-лиэтничности его жителей, ученый заостряет внимание на том факте, что «ни в домостроительстве, ни в культовых элементах, ни среди вещевых материалах не обнаруживается явных маркеров, указывающих на прожи­вание выходцев из Скандинавии»158. Археолог Г.С.Лебедев, кстати, ак­тивный сторонник норманства варягов, также отмечал, что Изборск уже в Ш-ІХ вв. был «значительным центром славянского населения». По словам археолога К.М.Плоткина, прямо обратившегося к рассмотрению состоятельности гипотезы Белецкого, «Изборск всегда оставался на своем месте, у истоков р. Бдеха (известной также под названием Иса), а Псков -на своем месте, в низовьях р. Великая или Moede/Muddow»159. Извест­ный немецкий лингвист Г.Шрамм, считающий, что Северная Русь «воз­никла как следствие усилий викингов, направленных на установление связи с Волжским путем...», и делающий, как верно подметили Джаксон и Рождественская, «топонимические выкладки лишь на базе своей кон­цепции о существовании на Руси скандинавских «опорных пунктов» (от­сюда пытаясь даже в названии г. Белоозера найти скандинавскую основу), вместе с тем сказал: «Я охотно признаю, что славянская этимология названия Изборск пока имеет больше шансов на успех» (добавив, что сам «намеревался уже не раз» выбросить «на свалку» гипотезу о «городе на Иссе»)160. Заканчивая разговор по поводу «Иссабург» Миллера, остается привести его же глубокого смысла замечание, что швед Рудбек «умел тот­час сделать» из Ладоги Алдогу, после чего и Аллдейгаборг161.

Отстаивая тезис Байера, что имя «русь» перешло на восточных славян от финнов, именовавших так шведов, Миллер пытался усилить его при­мером, «подобным почти образом как галлы франками и британцы агли-чанами именованы»162. Происхождения «россов» от шведов Ломоносов охарактеризовал как «на догадках основанное», а сами доводы в пользу этого назвал «нескладными вымыслами». Один из «нескладных вымыс­лов», коему, действительно, нет объяснения ни с позиции здравого смыс­ла, ни с позиции науки, он видел в том, как это «два народа, славяне и варяги, бросив свои прежние имена, назвались новым, не от них проис­шедшим, но взятым от чухонцев». Говоря об исторических примерах перехода имени победителей на побежденных, на которые ссылался Миллер, Ломоносов справедливо заметил, что «пример агличан и фран­ков... не в подтверждение его вымысла, но в опровержение служит: ибо там побежденные от победителей имя себе получили. А здесь ни победи­тели от побежденных, ни побежденные от победителей, но всех от чу­хонцев!»163. Позиция Ломоносова в данном вопросе получила поддержку среди многих ученых, независимо от их взгляда на этническую природу варягов. Так, например, антииорманист Г.Эверс подчеркивал, что «бес­примерным и неестественным мне кажется, чтоб завоевывающий народ переменил собственное имя на другое, употребляющееся у соседа, и сообщил сие принятое имя основанному им государству». Позже круп­нейший норманист XIX в. М.П.Погодин согласился со своим оппонен­том С.Л.Гедеоновым (по его словам, «охотно сознаюсь»), что «посред-сгвом финского названия для Швеции Руотси... объяснять имени Русь нельзя, нельзя и доказывать ими скандинавского ее происхождения». После чего он добавил: «Ruotsi... есть случайное созвучие с Русью»164.

Норманист А.А.Куник как-то справедливо заметил, что «древнейшим источником для истории каждого народа служит язык его (курсив ав­тора.
– В.Ф.)». Его оппонент С.А.Гедеонов также подчеркивал, что «из признаков влияния одной народности на другую самые верные представ­ляет язык»165. В этом аспекте и следует рассматривать вывод Ломоносова, что, если бы русь была скандинавской, «то бы от самих варяжских вла­детелей, от великого множества пришедшего с ними народа и от армей варяжских... должен бы российский язык иметь в себе великое мно­жество слов скандинавских». Как он завершал свою мысль, «татара хотя никогда в российских городах столицы не имели... но токмо посылали баскак или сборщиков, однако и поныне имеем мы в своем языке вели­кое множество слов татарских». И Шлецер говорил, что «славянский язык ни мало не повреждается норманским», объяснение чему видел в малочисленности норманнов на Руси. При этом он не смог скрыть явного противоречия между тем, что утверждал и что должно было бы наблю­даться на самом деле в нашем языке, если бы русь действительно при­надлежала к скандинавскому миру: сколько германских слов, восклицает Шлецер, было занесено франками в латинский язык галлов!166. Давно стало достоянием науки и заключение Ломоносова, что «имени русь в Скандинавии и на северных берегах Варяжского моря нигде не слыхано», что позволило ему правомерно констатировать: «то явствует, что русь-ва-ряги жили на полуденных берегах помянутого же моря к востоку или западу». С.Руссов уточнил принципиально важное наблюдение Ломоно­сова: «Во всей Скандинавии, т. е. в Дании, Норвегии и Швеции ни по истории, ни по географии нигде не значится области под названием Русии». Затем Гедеонов указывал, что «генетическое шведское русь не встречается, как народное или племенное, ни в одном из туземных швед­ских памятников, ни в одной из германо-латинских летописей, так много и так часто говорящих о шведах и о норманнах»167.

Этот важнейший факт, которого одного вообще-то достаточно для признания всей несостоятельности утверждений о выходе варяжской ру-си из Скандинавии, в конечном итоге норманисты приняли. Так, Миллер в 1773 г. согласился, что имя россов не было в середине IX в. «известно в Швеции»168 (еще в диссертации он сказал, ведя речь об имени «русь», что в Скандинавии не находим «никаких сего имени следов», объясняя это тем, что так шведов называли финны. Но в ходе дискуссии убеждал, что в Скандинавии проживал народ русь169). Н.А.Полевой в 1829 г. удив­ленно говорил, что «мы затрудняемся странным недоумением: ни имени варягов, ни имени руси Tte находилось в Скандинавии. Мы не знаем во всей Скандинавии страны, где была бы область Варяжская или Русская». Наконец, в 1877 г. один из авторитетнейших норманистов того времени датский лингвист В.Томсен, по его словам, «охотно признавая» данный факт, сказал, что скандинавского племени по имени русь никогда не существовало и скандинавские племена «не называли себя русью»170. Вслед за своим кумиром отечественные и зарубежные норманисты последующего времени также признают, что никакой скандинавской руси история не знает171. Вместе с тем Ломоносов обратил внимание на суще­ствование в Европе, помимо Киевской Руси, других «Русий», например, «Белой и Чермной», которые, как он подчеркивал, «имеют имя свое, конечно, не от чухонцев», и доказал, что «российский народ был за многое время до Рюрика», чему так упорствовал во время обсуждения своей диссертации-речи Миллер, но затем уже сам утверждавший, что «россы (здесь и далее курсив автора.
– В.Ф.) были и прежде Рурика», и отмечавший, что киевские россы, согласно византийским источникам, нападали на Константинополь «до прихода Рюрика»172.

Ломоносов, указав (как во время полемики, так и позже) на название устья Немана Руса, пришел к заключению о бытовании в прошлом Неманской Руси, откуда, по его мнению, только и могли придти к восточным славянам варяжские князья (варяги жили, говорил он, «между реками Вислою и Двиною»)173. Эта мысль также нашла под­держку среди широкого круга исследователей, в том числе и нор­манистов (но только, понятно, наполнивших ее соответствующими содержанием). Так, Г.Ф.Миллер уже после дискуссии говорил о варяж­ской руси (роксоланах-готах) в Пруссии при устье Немана. Н.М.Ка­рамзин под влиянием «августианской» легенды и «русского» топоними­ческого материала в Пруссии допускал возможность призвания варягов из ее пределов, будучи уверенным при этом, что само название Пруссия «произошло от реки Русы или Русны...». Наличие Руси в устье Немана убедительно доказывал в 1840 г. И.Боричевский. Показательна в этом плане эволюция взглядов одного из самых активных приверженцев норманской теории М.П Погодина. Вначале выводя варягов исключи­тельно из Скандинавии, он со временем начинает полагать их только на южном побережье Балтики. И в 1874 г., буквально перед своей кончиной Погодин пришел к окончательному выводу: «...Я думаю только, что норманскую варягов-русь вероятнее искать в устьях и низовьях Немана, чем в других местах Балтийского поморья»174.