Статья «О муже кроваве», помещенная в Кормчих особого состава пе­ред списками Пространной Правды, узаконивает, что «аще ли пьхнеть муж моужа любо к себе, либо от себя, ли по лицу оударить, или жръдию ударить, а без зънаменияа, а видок боудеть, бещестие емоу платити; аще будеть болярин великых боляр, или менших боляр, или людин город-скыи, или селянин, то но его пути платити бесчестие; а оже боудеть варяг или колобяг, крещения не имея, а боудеть има бои, а видок не боудеть, ити има роте по своей вере, а любо на жребии, а виноватый в продажи, в что и обложать»135. М.Н.Тихомиров полагал, что наличие в данной ста­тье колбягов говорит о ее раннем происхождении. В.О.Ключевский, основываясь на анализе денежного счета, имеющегося в статье, относил ее к середине XII векаП6. Эта статья стала основой статьи «О мужи кро­ваве» Сокращенной Правды, где колбяги уже отсутствуют: «Аще ударит на смерть жердию или попехнет, а знамения нет, а видок будет, аще бу­дет болярин или людин или варяг, крешения не имея, то по их пути платити безчестие; аще видока не будет, ити им на жребии, а виноватый в продаже, во что обложат»137. Как полагал Н.А.Семейко, фраза «креще­ния не имея» точно показывает, что текст статьи сложился тогда, «когда не имели уже ясного и точного представления о том, кто такие были варяги и колбяги, считая их за некрещеных людей, т. е. за поганых»138. В данном случае фраза «крещения не имея» могла в равной степени от­носиться и к язычнику, и к католику, т. к. ни тот и ни другой не знали, с точки зрения православного человека, истинной, «правой» веры, следо­вательно, и были людьми, «крещения не имея».

В русском переводе Хроники Амартола, который был сделан в XI в., при описании нападения руси на Константинополь в 941 г., сказано, что «приплоу роусь на Констянтиньтрад лодиами... от рода вяряжеска соу-щим», хотя в подлиннике русь. выводится «из рода франков» (уеоос; тш фрауусо). Но в статье Хроники под 744 г., где речь идет о событиях уже не русских, а западноевропейских, «франки» переведены как «немцы» («под властью Немечскою приим с всею Италиею...»). В.М.Истрин в комментарии отмечал, что фраза «от рода варяжеска» указывает па рус­ского переводчика-киевлянина, который правильно отождествил варягов с франками, по оценке историка, «со своей точки зрения». Как полагал ученый, для южного славянина такое подразделение франков на немцев и варягов в зависимости от действия тех и других, «было бы недоступно». Дело в том, рассуждал он, что в Византии существовал особый наемный вспомогательный корпус, который византийские писатели называют то род, то (Зараууоі, но чаще - последним именем. Вместе с тем, у тех же византийских писателей рараууоі, как вспомогательное войско, соеди­няется иногда с франками, называясь вместе с ними «союзными корпуса­ми». Таким образом, заключал Истрин, передача уеощ тш фрауусо как «род варяжский» следует объяснить хорошим знанием русским перевод­чиком военного устройства Византии139. Думается, что объяснение тому лежит в другой плоскости. Как известно, франками в Византии было принято именовать всех западноевропейцев140. Поэтому, византийцы, зная о выходе руси из пределов Западной Европы, естественно относи­ли ее к «роду франков». Русский же переводчик произвел замену непо­нятного для своих соотечественников слова «франки» на адекватный ему по смыслу термин «варяги»141, которым на Руси уже в XI в. именовали определенную часть западноевропейского мира.

В Толковой Палее читается, «иже от Афета языци изыдош и в части где седят. 1. варяжеск. 2. язык словенеск. 3. чюдь. 4. ямь. 5. лоп. 6. пер-ма. 7. корела. 8. печера. 9. утра. 10. литва. 11. ятвази. 12. пруси...»142. По мнению А.А.Шахматова, Палея представляет собой болгарский па­мятник, перешедший на Русь в XI веке143. Он же утверждал, что имени русь перечня ПВЛ («В Афетове же части седять русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь, моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимегола, корсь, летьгола, любь»144) в Палее соответствуют «Варяжский и Словеньскый язык; замену Руси двумя языками понять трудно». Учитывая, что в летописном перечне народов «Афетовой части» название «словене» отсутствует, ученый посчитал это свидетельством «в пользу большой древности палейской редакции этого перечня», который нельзя, таким образом, возвести к летописному. Замена словен русью, рассуждал он, естественна для редактора ПВЛ, подчеркивая при этом, что «летописный перечень не мог быть заимствован непосредственно из Палеи». По его предположению, редакторы обоих памятников пользова­лись «одним общим источником»145. Текст Палеи об «Афета языци» уже по содержанию, заключал Шахматов позже, восходит к русскому источ­нику, т. е. к ПВЛ, материал которой был переработан составителем Палеи с учетом тех сведений, которые он имел о соседних народах146. Но вероятнее всего, что под фразой о языке «варяжеском» Палеи, исходя из общего, а не конкретного значения термина «варяги», понимаются за­падноевропейские народы, перечень которых отсутствует среди народов «Афетова» языка (но который присутствует, например, в летописном описании «Афетова колена»: «Афетово бо и то колено: варязи, свей, урмане, готе, русь, агняне, галичане, волъхва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочий...»), исключая из них лишь славянские, в том числе и те, что исповедовали католицизм. Западноевропейские народы - это часть «Афета языци», и они или какое-то их общее название должны, конечно, присутствовать в перечне Толковой Палеи.

Представление о значении термина «варяги» в послекиевский период дает мирный договор новгородцев «с всеми немьцкыми сыны, и с гты, и с всем латиньскым языкомь», который исследователи обычно относят к 1189-1199 гг. (В.Л.Янин датирует его 1189-1191, Е.А.Рыбина и А.Л.Хорошкевич 1191-1192)147. В нем готы называются либо «немцами», либо упоминаются под своим именем отдельно от «немцев», Готланд именуется «Гъцк берег», Западная Европа «Немечьской землей», а ее жители «немцами». И интерес вызывает следующий пункт договора: «Оже емати скот варягу на русине или русину на варязе, а ся его заприть, то 12 мужь нослухы, идеть роте, възметь свое»148, т. е. термин «варяги» абсолютно равнозначен словам «немцы» и «латины» (в данном случае «латиньский язык») и обозначает вместе с ними всю совокупность многочисленных западноевропейских партнеров Новгорода, в будущем составивших мощный Ганзейский торговый союз. Исследователи отме­чают тесную близость документа к Русской Правде, а приведенную вы­держку из него напрямую связывают с 15 статьей Краткой Правды, которой воспользовались при составлении договора («Аже где възыщеть на дроузе проче, а он ся запирати почнеть, то ити ему на извод пред 12 человека; да аще боудеть обидя не вдал боудеть достино емоу свои скот, а за обиду 3 гривне»)149. Этот вывод подтверждает и архаичный де­нежный счет «скот», который уже столетием раньше, в XI в. являлся пе­режитком и в дальнейшем отмирает раньше, чем куны150. Таким обра­зом, договор отражает не только традицию бытования термина «варяги» в последние десятилетия XII в. в значении «западноевропейцы», но и практику его давнего функционирования в этом значении151.

Остается добавить, что в рассматриваемом договоре термин «варяги» применен в практике новгородского делопроизводства в последний раз. Вместо него с тех пор в том же смысловом значении в актовом материале используется термин «немцы». Дополнительные свидетельства в отноше­нии значения термина «варяги» применительно ко времени составления Начальной летописи дает НИЛ: она сообщает под 1152, 1181, 1217 и 1311 гг. о пожаре Варяжской церкви (под 1217 добавлено, что в ней «из-горе товар вьсь варязьскыи бещисла»), под 1188 г.
– «рубоша новгородьце варязи на гътех, немьце в'Хоружьку и в Новотържьце; а на весну не пустиша из Новагорода своих ни одного мужа за море, ни съла въдаша варягом, нъ пустиша я без мира», под 1201 - «А варягы пустиша без ми­ра за море. ... А на осень придоша варязи горою на мир, и даша им мир на всей воли своей», под 1204 г.
– о варягах, защищавших Царьград, под 1299 г.
– о Варяжской улице152. «Ультранорманист» М.П. Погодин, конеч­но, не сомневался, что эти показания лишний раз говорят в пользу нор­манства варягов эпохи Киевской Руси153.

Под Варяжской церковью обычно понимают церковь св. Олава на Гот­ском дворе154. При этом исследователи убеждены, что НПЛ различает Ва­ряжскую и Немецкую церкви, соответственно Готского и Немецкого дво­ров155, существовавших в Новгороде с конца XII в.156 (НПЛ сообщает о Немецком дворе под 1272, 1275, 1299, 1359, 1391 гг., о Готском под 1403, 1405 гг.; оба двора упомянуты в проекте договора Новгорода со своими западными партнерами 1269 г.157). Имеется новгородский памятник (списки ХІ-ХІІІ вв.) «Повесть о посаднике Добрыне» (вариант «По­весть о построении Варяжской божницы в Новегороде»), который расска­зывает, как «немецкие» купцы, представлявшие собой Ганзейский союз, обратились к новгородцам с просьбой отвести им место под строитель­ство «божницы». Получив отказ, они подкупили посадника Добрыню и добились при его содействии разрешения поставить свою «ропату» на месте православной деревянной церкви Иоанна Предтечи на Торгу, кото­рая в связи с этим была перенесена на другое место. Добрыню постигла заслуженная кара: сброшенный вихрем в Волхов он утонул, не удостоив­шийся, таким образом, погребения по православному обряду158. В Синод­ском списке «Повести» (конец XVII в.), выделяемом А.И.Никольским в «особую редакцию», отсутствует термин «немцы» и во всех случаях запад­ноевропейские купцы именуются «латини» («иностранницы латинския веры»), их церковь «латинской ропатой», а сам Добрыня охарактеризован «латинским поборником». Конец XV - начало XVI вв. ученый назвал как приблизительное время составления и записи памятника. Е.А.Рыбина, продолжая мысль Никольского, выделяет две независимые друг от друга редакции «Повести»: XII в., которую видит в Синодском списке, и XV в. Присутствие в последней термина «латины», значение которого ею поня­то слишком конкретно, она объясняет тем, что «читаемый при богослу­жении текст должен был подчеркнуть иную веру иноземцев»159.

Единственный новгородский посадник по имени Добрыня умер, как сообщает НПЛ, в 1117 г., т. е. за 67 лет до закладки церкви Иоанна Пред­течи160. Н.М.Карамзин охарактеризовал легенду о Добрыне «сказкой», «нелепой сказкой» назвал ее в 1892 г. Д.И.Прозоровский. В.Л.Янин же, напротив, уверен, что «существуют заметные признаки достоверности этой легенды». С.О.Шмидт, датируя «Повесть» 1440-ми гг. и видя в ней реальную историческую основу, связал ее информацию со строитель­ством церкви св. Петра на Немецком дворе в конце XII века161. Рыбина, соглашаясь с датировкой «Повести» серединой или второй половины XV в., утверждает, что события, изложенные в памятнике, не подлежат сомнению, и считает, что речь в легенде идет о церкви св. Олава на Гот­ском дворе, основанном готландцами вместе с церковью не позднее первого десятилетия XII в., а возможно даже на рубеже ХІ-ХІІ вв., т. е. при жизни посадника Добрыни. И церковь св. Олава, по ее мнению, ле­тописи знают как Варяжскую божницу, чье строительство вызвало не­довольство жителей Новгорода, «что и послужило непосредственной причиной составления легенды». В 1192 г., заключает Рыбина, была по­ставлена купцами немецко-готской компании Висби немецкая церковь св. Петра, т. е. был создан Немецкий двор, первоначально являющийся как бы отделением Готского162.

Подобным образом рассуждать исследовательницу заставляли два об­стоятельства. Первое из них заключается в том, что, согласно точке зрения А.А.Куника, Ф.Фортинского, М. Бережкова, А.И.Никитского, новгород­ские памятники применительно к XII—XIII вв. под варягами разумели ис­ключительно только готландцев. Фортинский и Никитский начало этой практики относили к первым годам XII в., Бережков - к его середине163. В советской историографии это мнение повторил Шаскольский: под ва­рягами, по его словам, на протяжении второй половины XII—XIII в. нов­городцы понимали действительно лишь готландцев, в то время как жите­лей материковой Швеции они называли свеями и немцами. Рыбина, со­глашаясь с Шаскольским, начало именования островитян варягами от­несла, как это можно понять из ее рассуждений, ко времени их появле­ния в Новгороде, обычно датируемого в науке рубежом ХІ-ХІІ вв., во всяком случае они так назывались, по ее мнению, уже в первой половине XII столетия164. Данное понимание значения термина «варяги», надо за­метить, имеет самое малое число сторонников, ибо являет собой опреде­ленную, хотя и весьма скромную «ересь» в рамках традиционного норма-' низма. Ведь согласно ему, если сослаться на мнение А.А.Шахматова, уже в XII в. жители Готланда были известны на Руси под именем «гъты», жи­тели Швеции «свей», Дания называлась «Донь», «Донскою землею», жи­тели Норвегии именовались «мурмане». а более древним и вместе с тем же общим названием всех скандинавов было имя «варяги»165.