— Я знаю, что мне следовало сообщить об этом, когда мы регистрировались, но я не хотел заставлять вас нервничать, — говорит он мне с мягкой улыбкой.

— Безусловно, вам следовало упомянуть, прежде чем я стала изливать вам душу, — говорю я ему с досадой, вспоминая все, что рассказала ему о своих проблемах в отношениях с Фишером. — Итак, я полагаю, что вы консультировали Фишера?

Он кивает, складывая руки на столе.

— Да. Я был единственным, с кем он согласился работать довольно долгое время. Наверное, потому что я настолько же упрям и несговорчив, как и он.

Сет смеется, но я не вижу ничего в этом смешного, поэтому сердито скрещиваю руки на груди. Он наклоняется вперед и хлопает меня по руке.

— Сейчас не сердись на меня и на Фишера тоже. Он еще не знает, что я здесь. Он звонил на днях, хотел посоветоваться, и я решил, что пришло время принять его приглашение и посетить остров, — объясняет он. — И, наконец, встретиться с женщиной, о которой он прожужжал мне все уши каждый день в течение целого года.

Я начинаю ерзать, потому что чувствую себя немного не комфортно. Этот мужчина знает все о Фишере и наверняка обо мне. Он знает, что Фишер ушел на год, что он уходил на свои боевые задания, и я уверена, что Фишер также рассказал ему о многих вещах, которые, наверное, мне не стоит сейчас знать. Потому что это личное, конфиденциальное. Я внезапно чуть ли не умираю от желания узнать их, но в тоже время понимаю, что не имею права спрашивать. Если бы Фишер захотел рассказать мне, что он обсуждал со своим консультантом, он скорее всего рассказал бы мне сам.

— Вы не нарушаете правило конфиденциальности клиента, находясь здесь сейчас со мной? — спрашиваю я.

Сет смеется и отрицательно качает головой.

— Я не врач, я просто старый ветеран войны, которому некуда девать свое время, кроме как проводить свои дни в госпитале для ветеранов, пытаясь помочь мужчинам, похожих когда-то на меня.

Я киваю с пониманием, но все еще не чувствую себя вправе рассказывать ему о Фишере, о том, что Фишер находится в неведении об этом.

— Я не думаю, что Фишер будет счастлив узнать, что вы здесь и сообщаете мне личную информацию о нем.

Сет пожимает плечами.

— Я уверен, что он разозлится, что я здесь уже несколько дней и не сообщил ему об этом, но я планирую позвонить ему позже сегодня вечером и встретиться. Я хотел провести немного времени наедине с тобой, прежде чем встречаться с ним. Фишер в курсе, что я всегда хотел поговорить с тобой, и он ясно дал мне понять, что я могу свободно говорить с тобой обо всем, о чем мы говорили во время его пребывания в госпитале. Он не хочет, чтобы между вами двумя были какие-либо секреты, но ему просто иногда тяжело говорить о своих собственных проблемах.

Я уже хорошо осведомлена об этом факте — разговоры в течение последних месяцев, касались того, что он испытал за рубежом, для него были очень трудными. Он захлебывался слезами, рассказывая о своих друзьях, которых он потерял, останавливался и делал несколько успокаивающих вдохов, потом продолжал рассказывать о страшных ситуациях и снах, которые все еще преследовали его по сей день. И вспомнив все это, я начинаю чувствовать себя ужасно, потому что оттолкнула его из-за пары глупых комментариев женщины, которую я презираю. Сколько ему пришлось пережить страданий и трагедий, сделав такой выбор — защищать свободу людей на родине, которые понятия не имеют, что изо дня в день переживают эти мужчины и женщины, и по сравнению с ними мои проблемы и неуверенность в себе ощущается такой маленькой и жалкой.

— Я не собираюсь утомлять вас своими воспоминаниями относительно характера Фишера или насколько далеко он готов пойти, когда встретил злобного маленького засранца в госпитале, — объясняет Сет с улыбкой, вытягивая толстую папку из-под кучи полотенец, которую я даже не заметила. — Мне кажется, для вас будет лучше прочитать это, его собственные слова.

Сет подталкивает папку к моей руке с улыбкой, я отдергиваю руку.

— Ничего страшного, она не укусит вас. Когда мы наконец-то стали беседовать с Фишером, он сообщил, что раньше, когда был моложе писал журналы-дневники. Я предложил ему снова писать дневник. Он записывал разные вещи, которые даже с трудом мог вспомнить, но я знал, что это может помочь. Он хотел вспомнить все, что натворил, понимая, что это будет тяжело для него. Он отдавал себе отчет, что единственный способ для него стать лучше это пережить все заново каждый момент, когда он слетел с катушек.

Положив папку себе на колени, я запускаю на нее руки. Я читала страницы из его журнала-дневника о том времени, когда мы были моложе, когда он впервые увидел меня, и о наших отношениях, которые были настолько прекрасные. Я до смерти боюсь, что эта папка раздавит, разрежет меня пополам.

Сет встает со стула, проходя мимо пожимает мне плечо.

— Чтобы прийти к хорошему, иногда нужно пережить плохое.

Он быстро удаляется из комнаты, оставляя меня одну. Глубоко вздохнув, я прижимаю папку к груди и встаю из-за стола, направляясь в библиотеку, чтобы свернуться в кресле в углу, рядом с камином. Дрожащей рукой, я открываю папку и вытаскиваю первую страницу, заполненную аккуратным, ровным почерком Фишера.

Я начинаю читать и понимаю, что он описывает примерно тот день, когда вернулся домой со своих последних боевых действий, мы занимались сексом на кухне. Мы уже говорили с ним на эту тему, насколько он корил себя за свои действия, и я сделала все возможное, чтобы убедить его в обратном. Воспоминания, как он переживал и мучился в тот вечер, заставляют приложить руку к груди, чтобы остановить боль. Он наблюдал за мной спящей, проводя пальцами по оставленным синякам на моих бедрах, плача от ненависти и злости на самого себя. Он решил, что сильно обидел меня, запаниковал от того, что я могу его возненавидеть, направившись в туалет испытал ужасные галлюцинации.