Шрифт:
Славка почувствовала, что все ее мускулы болят, ноют, обмороженное лицо горело, саднило. Она разделась. От печки уже бил сильный жар. Славкины глаза слипались. Маленький каюр волоком притащил в палатку мешок. В нем звякали какие-то стеклянные черепки. «Что это в мешке?» — подумала Славка. А каюр уже вытаскивал из него куски стеклянно-прозрачного льда и бросал их в чайник. И это почему-то умилило Славку. Запахло жареным сохатиным мясом. Анатолий топором рубил на полене застывший хлеб, железную колбасу. Мрачный, узкоглазый Кеша внес полено, к которому примерзло несколько оленьих печенок — лакомство эвенков.
— Давай говори истории всякие, новости, газеты читай, — потребовал Кеша. — В тайге живем, ничего не знаем.
Анатолий вытащил из кармана пачку газет.
А за полотняными стенками лютовал мороз, и брякали колокольцы, и чакали чурбачки.
Лежа под медвежьей шкурой, Славка слышала этот звон всю ночь.
И всю ночь мелькало перед ней, неслось черное, звездное.
Трещали ветви, клубился снег, рвался пар из оленьих ноздрей, мелькала дорога, и валилась Славка, вставала и опять валилась.
Асина ночь
В одинокой избе среди леса ночь была бесконечной. Ася то лежала с открытыми покрасневшими глазами, слушая, как щелкают стены, то будто задыхалась, утопая в шелково-мягкой, жаркой груде серебряно-черных мехов, то металась в смертельной тоске и все никак не могла проснуться. Она ясно сознавала, что спит, что нужно скорее проснуться, и тогда тоска схлынет. И вдруг она понимала, что не спит, что глаза ее открыты в темноте.
Зимняя ночь, что нитка с клубка, тянется и тянется. Жутковато одной в темной избе среди леса.
Ася подробно представляет разговор с директором, произносит длинные страстные речи о том, что людям нужно верить, нельзя думать, что они жулики, нельзя унижать человека подозрениями, что грубость отвратительна, что после такого оскорбления она не может жить. И директор оказался умным, чутким, сердечным — он возмутился вместе с ней.
Ася вскочила, натянула унты, закуталась в пальто и вышла освежиться: голова была тяжелой, затылок налился болью.
Асю поразила луна. Когда ложилась спать, луна, огромная, желтая, наполовину высовывалась из-за гольцов, а сейчас она сияла, белая, мертвая, на страшной высоте.
Небо было жутким, чувствовалась бездонная, черная пучина Вселенной. Над землей царила обжигающая стужа. На веревке постукивало, поскрипывало гулкое, мерзлое белье. Мертво, тихо. И ни одного человека. За рекой в селе ни огонька. Будто люди покинули жилища и все куда-то безвозвратно ушли, а она, Ася, проспала. Куда ушли? И куда бежать ей? За бревенчатым забором из морозной тьмы глухо тявкали лисицы, будто предвещая беду.
Стало одиноко и бесприютно под этим гигантским тревожным небом. Своя жизнь показалась такой малюсенькой, мгновенной, точно огонек спички среди снежной бури. И Ася впервые пожалела, что ушла из отцовского дома. Там она все еще была бы дочкой, девочкой. А здесь никому и в голову не приходит, что она чья-то дочка, чья-то девочка. Здесь она воровка. Пусть бы лучше кипело море в ее комнатке-каюте на картинах Айвазовского и в славных книгах Новикова-Прибоя. Не доехать ей, конечно, до моря, и никогда под ее ногами не качнется трап, ведущий на корабль. Новый порыв отчаяния и тоски все выстудил в душе. Будто из теплой избы распахнули дверь и забыли закрыть.
Стылый бор молчал, был недвижен, точно высеченный из камня. Немо. Какая нерушимая тишина!
Дрожа от холода, Ася вернулась в избу и юркнула под теплое одеяло, закрылась с головой. Ей опять показалось, что никого в мире нет, она одна в холодной темной избе, затерянной среди тайги. И никогда ей не доехать до солнечного, теплого моря, если уж даже сестра предала их мечту...
Ася поднялась рано. В хрустящем мраке притащила из ледника мясо, стучащую, как булыжник, рыбу и начала готовить лисицам еду...
Когда посветлело, Ася, похудевшая, бледная, с потрескавшимися от мороза губами, пришла к директору.
Татауров проводил свою ежедневную «планерку». В кабинете уже собрались звероводы, начальники ферм, заведующие, завхоз, шоферы. Люди шли на «планерку» со своими неотложными делами, со всякими неурядицами.
Ася стояла в коридоре, слышала голоса, отдельные фразы.
Нужен лес для строительства домов, некуда принимать завербованных, не дали для ремонта грузовиков задние рессоры, геологи просят оленей и каюров, на одной из ферм кончилось мясо — нечем кормить лисиц, на другой нужно ремонтировать клетки...
Телефон трещит и трещит...
Асю подавляет это обилие неотложных дел. Неужели директор выпутается изо всех трудностей? И он, удивляя ее, разрешает их быстро, четко и даже как-то лихо. По отрывкам телефонных разговоров Ася поняла, что у него всюду были дружки и связи.
Со своими работниками Татауров говорил громко, сердито. Одних грубо распекал, другим приказывал.
— Получил только две передние рессоры. Я уж и так и эдак. Уперлись: нет в наличии, да и только. В следующем, дескать, квартале, — угрюмо бубнил завхоз.