— Ты врешь на людей! — крикнула Ася. — Ты опустилась! Ты жалкая, бессильная, озлобленная! Ты нарочно выбираешь в жизни всякие гадкие истории. Ты гадкие поступки гадких людей приписываешь всем! — Ася смотрела на Коноплеву гневно. — А я знаю — люди умные, добрые. Мы сидели в Москве без денег, спали на вокзале. А незнакомый человек за свои деньги привез нас сюда...

— Это только остолоп мог завести вас в эту дыру!

— Привез, помог и ничего не взял. Я могу рассказать тебе тысячи хороших историй о хороших людях. Ты — истеричка! Ты придумала свою злость на людей. Встретила одного подлеца и решила, что все подлецы. Забилась в эту конуру и рычишь!

Так горячо было возмущение Аси и так неожиданно нападение, что Ия растерялась и сидела жалкая, испуганная.

— Ты посмотри на себя, кем ты стала? — все увереннее и горячее говорила Ася. — Почему живешь одна? Завтра же возьми кого-нибудь из девчат. Вот у нас Любава без квартиры. В комнате все прибери, дров напили, чтобы печь пылала. Пальто вычисти, платья погладь, эту гнусную банку с окурками выкинь. И, главное, идиотские мысли из головы выброси! И потом, какой ты педагог? Ты же не любишь свою работу, не любишь детей. Как ты стала педагогом?

— Да на черта мне нужно это педагогство! — воскликнула Ия. — Я всю жизнь мечтала о технике, о радио.

— Ну и шла бы в радиотехнический.

— Как же, ждали меня там! Не сдала. А родные заставили в пединститут идти.

— Сама предала свою мечту, вот и расплачивайся теперь... Как это можно предать свою мечту? — изумилась Ася. — Это все равно, что предать свое сердце!

— Вот я и скриплю зубами. Увижу школу и скриплю, — прошептала Ия.

— Так брось ее! Не будь мямлей! Не мучай себя, учеников, педагогов.

— Я просила отпустить — не отпускают. Говорят, что должна еще два года отработать.

— А какой толк от твоей работы! — Ася махнула рукой. — Ладно. Я поговорю с ребятами. Помогут. Уедешь.

— Если бы... — встрепенулась Ия. — Ведь я сама себе уже противна. Запуталось все. Перецапалась со всеми. Не люблю всех, и меня не любят. Переменить мне нужно место. Это мне урок на всю жизнь.

— Уедешь, — уверенно сказала Ася...

Она шла в ледяной тьме к своим лисицам. Шла сердитая, решительная и все думала о Коноплевой.

Около клуба толкалось несколько парней. Мелькали огоньки папиросок. Взвизгивал под валенками снег. Раздавался голос Космача:

— Знаешь, как один храбрец рассказывал? «Вот я и погнался за ним. Оглянулся, а он далеко позади. Бежим! То я от него, то он за мной. Схватились. И дал же я ему! То он на мне, то я под ним, то он наверху, то я внизу!»

Парни захохотали.

Космач фонариком осветил лицо проходившей Аси.

— Ну как Андреяшка? Прыг-скок — и в песок? — спросил он под гогот парней.

Ася похолодела от бешенства. Она неожиданно бросилась к Космачу и ударила его по щеке рукавицей, потом со злым удовольствием ударила еще два раза.

— Что ты, что ты, одурела? — бормотал растерянный Космач. — Я же пошутил!

Асе больше всего показалось обидным, что парни, танцевавшие с ней в клубе, не встали на ее защиту, а угодливо подхохатывали хулигану.

— Эх вы! — сказала она им и ушла.

Все смущенно молчали. И только Космач проговорил:

— Вот это... да-а...

Ася по извилистой тропке выбежала на реку. Дорога тянулась по льду. Ася остановилась около проруби. Должно быть, отсюда еще недавно брали воду. Из белого снега и льда на Асю разверзся черный, жуткий рот. В нем хлюпало, чавкало. Черный поток выносился из-подо льда и вновь уносился под лед. С кромки в чавкающую глотку лилась поземка, будто из подойника широкой и бумажно-тонкой струей сливалось молоко.

«Она, дуреха, стоит уже на краю такой вот проруби», — подумала Ася о Коноплевой и вспомнила узбекскую поговорку, которую дядя Вася привез из Бухары: «Худой кляче и туча в тягость».

Вдруг заскрипели полозья нарт. Подъехали упряжки. Мужчина крикнул:

— Эй, кто там? Почему так поздно?

И от этого голоса пахнуло теплом и жизнью. Ася побежала к упряжкам, а ей навстречу бежали шумные, какие-то размашистые, обновленные дорогой Славка и Колоколов...

Ася слегла. Ее мучили слабость и бессонница. Доктор объяснил это нервным потрясением. Он выписал ей лекарство.

— Дуреха! — кричала Славка, стоя у кровати. — Ты что забрала себе в голову?! Ты белены объелась?! Переживать до того, чтобы свалиться.