Так как мы осведомлены о том, что Моисей был египетский жрец или, по меньшей мере, был обучен всей их премудрости, то нам не следует удивляться, что он написал во «Второзаконии» [IX, 10]: «Дал мне Господь две скрижали каменные, написанные перстом Божиим»; или когда мы обнаруживаем в «Исходе» [XXXI, 18]: «И когда (Бог) перестал говорить с Моисеем… дал ему две скрижали откровения, скрижали каменные, на которых написано было перстом Божиим».

В представлениях Египта, так же, как и во всех других верованиях, основанных на философии, человек был не просто только, как у христиан, сочетанием души и тела; он был троичен, когда дух был присоединен к нему. Кроме того, эта доктрина учила, что он имел кха — тело; кхаба — астральную форму или тень; ка — животную душу или жизненный принцип; ба — высшую душу и акх — земной рассудок. У них также имелся шестой принцип, называемый Сах или мумия; но функции последней начинались только после смерти тела. После очищения, в течение которого душа, отделившаяся от своего тела, продолжала навещать последнее в его мумифицированном состоянии, эта астральная душа «становилась Богом», так как она, в конечном счете, поглощалась «мировою Душою». Она преображалась в одного из творящих божеств, «в бога Птах», [462] Демиурга, что есть родовое имя для творцов мира, которые даны в Библии под именем Элохим. В «Ритуале» добрая или очищенная душа «в соединении со своим высшим или несотворенным духом, является в большей или меньшей степени жертвой темного влияния дракона Апофиса. Если она достигла окончательного познания небесных и адских тайн — гнозиса, т. е. полного воссоединения с духом, она восторжествует над своими врагами; если нет, то душе не избегнуть ее второй смерти. Это и есть «озеро, которое горит огнем и серой» (элементы), в котором те, кто туда брошены, подвергаются «второй смерти»» [463] («Апокалипсис»). Эта смерть представляет собою постепенное растворение астральной формы на ее первичные элементы, на что мы уже намекали несколько раз в этой книге. Но эта ужасная судьба может быть избегнута познанием «Таинственного Имени» — «Слова», [464] — говорят каббалисты.

Какое же тогда наказание влекло за собою пренебрежение им? Если человек ведет естественно чистую, добродетельную жизнь, то нет никакого наказания, за исключением задержки в мире духов, пока он не найдет себя достаточно очищенным, чтобы получить его от своего Духовного «Владыки», одного из могучего Сонма. Но если по-другому, то «душа», как полуживотный принцип, становится парализованной и теряет осознание своей субъективной половины — Владыки, — пропорционально чувственному развитию мозга и нервов раньше или позже она окончательно теряет из виду свою божественную миссию на земле. Подобно вурдалаку или вампиру сербских сказаний, мозг кормится, живет и набирает силу и власть за счет своего духовного родителя. Затем уже наполовину бессознательная душа, став полностью опьяненной испарениями земной жизни, становится бесчувственной, без надежды на искупление. Она не в состоянии разглядеть красоту своего высшего духа и услышать предостерегающий голос своего «ангела-хранителя» и своего «Бога». Она устремляется только к развитию и к более полному пониманию натуральной, земной жизни; и таким образом может раскрывать только тайны физической природы. Ее печали и страхи, надежды и радости тесно слиты с ее земным существованием. Она игнорирует все, что не может быть продемонстрировано ее органами действия или чувств. Она начинает с того, что становится фактически мертвой: наконец она совсем умирает. Она уничтожается. Такая катастрофа часто может произойти за долгие годы до окончательного отделения жизненного принципа от тела. Когда приходит смерть, ее железная и холодная рука находит себе работу с жизнью, как обычно, но там больше нет души, которую можно бы освободить. Вся сущность последней уже была поглощена жизненной системой физического человека. Неумолимая смерть освобождает лишь духовный труп, в лучшем случае — идиота. Не будучи в состоянии ни подняться выше, ни проснуться от летаргии, она вскоре растворяется в элементах земной атмосферы.

Провидцы, праведные люди, которые овладели высочайшей наукой внутреннего человека и знанием истины, подобно Марку Антонию получали наставления «от богов» во сне и другими путями. Получая помощь от более чистых духов, обитающих «в областях вечного блаженства», они наблюдали этот процесс и неоднократно предостерегали человечество. Скептицизм может насмешливо улыбаться; вера же, основанная на знании и духовной науке, верит и подтверждает.

Наш нынешний цикл является преимущественно таким циклом душевных смертей. Мы сталкиваемся с утерявшими душу мужчинами и женщинами на каждом шагу. Также мы не удивляемся, при нынешнем состоянии вещей, огромной неудаче последних усилий Гегеля и Шеллинга построить какую-то метафизическую систему. Когда факты, ощутимые и осязаемые факты феноменологического спиритуализма происходят ежедневно и ежечасно и все же отрицаются большинством «цивилизованных» народов, то мало шансов на то, что все время возрастающие толпы материалистов примут чисто абстрактную метафизику.

В книге, названной Шампольоном «Проявление на Свет», имеется глава о «Ритуале», которая полна таинственных диалогов с обращениями души к различным «Силам». Среди этих диалогов имеется один, который более чем выразителен по поводу потенциальности «Слова». Сцена происходит в «Зале Двух Истин». «Дверь», «Зал Истины» и даже различные части ворот обращаются с речами к душе, просящей разрешить ей войти. Все они запрещают ей входить, если она не скажет им их тайных, или мистических, имен. Какой ученик тайной доктрины не узнает в этих именах тождественности значения и цели с именами, встречающимися в Ведах, в позднейших трудах брахманов и в «Каббале»?

Маги, каббалисты, мистики, неоплатоники и теурги Александрии, которые так превосходили христиан своими достижениями в тайной науке; брахманы или саманеане (шаманы) старины; современные брахманы, буддисты и ламаисты, — все заявляли, что определенная сила связана с этими различными именами, связанными с одним непроизносимым Именем. Мы показали из своего личного опыта, как глубоко вкоренилось в ум народа по всей России [465] верование, что это Слово творит чудеса и находится в основе каждого магического деяния. Каббалисты таинственно связывают Веру с этим словом. То же делали апостолы, обосновывая свои утверждения на приписываемых Иисусу словах: «Если бы вы имели веру величиною с горчичное зерно… для вас не было бы ничего невозможного», и Павел, повторяя слова Моисея, говорит, что «Близко к тебе слово, в устах твоих и в сердце твоем; то есть слово веры» [Римлянам, X, 8]. Но кто, кроме посвященных, может похвастать постижением его полного значения?

В наши дни, так же как это было в старину, чтобы поверить библейским «чудесам», требуется вера; но для того, чтобы быть в состоянии самому производить их, требуется знание эзотерического значения «слова».

«Если Христос», — говорит д-р Фаррар и Кэнон Уэсткотт, — «не сотворил никаких чудес, то евангелия не заслуживают доверия».

Но даже допуская, что он действительно творил их — разве от этого евангелия, написанные другими, а не им самим — становятся сколько-нибудь более достоверными? А если не становятся, то какую цель преследует этот аргумент? Кроме того, рассуждения по такой линии оправдывали бы аналогию, что чудеса, сотворенные представителями других религий, должны делать их евангелия достоверными. Не означает ли это, по меньшей мере, равенства между христианскими Священными Писаниями и священными книгами буддистов? Ведь они равным образом изобилуют феноменами наиболее поразительного характера. Кроме того, христиане больше не имеют подлинных чудес, совершаемых их священнослужителями, ибо они утеряли Слово. Но многие буддийские ламы и сиамские талапоины — если только все путешественники не сговорились между собой лгать — были, и по-прежнему в состоянии повторить любой феномен, описанный в Новом Завете, и совершить даже большее и притом без всяких претензий на приостановление естественных законов или на божественное вмешательство. В сущности, христианство показывает, что оно настолько же мертво в вере, насколько на деле, тогда как буддизм полон жизнеспособности и подтверждается реальными доказательствами.

Лучшим аргументом в пользу подлинности буддийских «чудес» является тот факт, что католические миссионеры, вместо того, чтобы отрицать или рассматривать их как простое фокусничество — как поступают некоторые протестантские миссионеры — часто оказываются в таком затруднении, что вынуждены прибегать к безнадежной альтернативе — приписывать все это Дьяволу. И настолько приниженными чувствуют себя иезуиты в присутствии этих истинных слуг Божиих, что с неимеющим сравнения лукавством решили поступать в этом случае с талапоинами и буддистами так, как сказано про Магомета и гору. «И видя, что она не двинется к нему. Пророк сам двинулся к горе». Обнаружив, что им не поймать сиамцев на приманку своих пагубных учений в христианском одеянии, они замаскировались и в течение веков появлялись среди бедного, невежественного народа под видом талапоинов, пока их не разоблачили. Они даже голосовали и приняли немедленно постановление, которое и теперь имеет полную силу древнего догмата веры. «Нааман сириец», — говорят иезуиты Каены, — «не лицемерил в отношении своей веры, когда он преклонил колени вместе с царем в доме Римона; также отцы Общества Иисуса не лицемерят, когда они принимают облачения и обычаи талапоинов Сиама» (nec dissimulant Patres S. J. Talapoinorum Siamensium institutum vestemque affectantes». — Position, 9, 30 Jan., 1693).