Дюжина воев, да ещё по двое от послушников целителей и колдунов. Из креффов Бьерга да Руста.

— Поехали, — просто сказал Клесх и направил коня к воротам.

Клёна стиснула на груди ворот накидки, глядя в спины уезжающим.

Все ли вернутся?

Они не оборачивались.

А когда ворота закрылись, во дворе стало как-то слишком тихо и пусто. Будто крепость оцепенела в ожидании тех, кто её только что покинул.

— Клёна! — позвали со стороны Башни целителей. — Идём, поможешь мне!

Ихтор махнул рукой и девушка заторопилась.

— Что ты там к крыльцу приросла? — спросил крефф, когда она подошла. — Заняться больше нечем? А подружки где?

Он сунул ей в руки ступку и горсть сушёного паслёна, мол, толки.

— Цвета с оказией к тётке в Суйлеш уехала, — начала объяснять Клёна, разминая пестом ягоды. — А Нелюба прясть засела.

— Вон оно что, — протянул лекарь, смешивая в горшке какие-то настои. — Последние дни не видать твоей Нелюбы. А коли встретишь — глаза прячет. Чего стряслось-то?

Девушка горько усмехнулась. Ей нравилось говорить с Ихтором. С ним было легко, словно знакомы давным-давно или приходились друг дружке роднёй. Другое дело Клесх. С ним всё иначе. Каждое сказанное слово, будто губы обжигает. И отчего так, падчерица не понимала.

— Беда у ней сердечная, — ответила Клёна. — Ильгара Глава отослал. А тот уехал, не простившись даже. Вот она и ревёт. Который день уж.

Целитель покачал головой и бросил задумчивый взгляд на подоконник, на котором прежде спала, беспечно развалившись, рыжая кошка.

— Ильгару не до прощаний было, — объяснил крефф. — За оборот собрался и отправился. Ему по-хорошему ещё полгода учиться оставалось, а тут старградский вой сгинул. Вот и сорвали парня с места…

Уютная лекарская волчком завертелась вокруг Клёны: горящий очаг, каменные стены, широкие стропила с подвязанными к ним пучками трав, полки с горшками… Прихлынула к вискам удушливая боль, сжала, будто в тисках, а перед глазами поплыли белые пятна — всё больше, больше, больше, пока не ослепили.

— Клёна… Клёна… — звали издалека. Голос был зыбким, плыл в воздухе, расходился эхом…

— Клёна!

Она сидела на полу, прижимаясь к Ихтору, и судорожно дышала. Рядом валялась ступка с рассыпавшимся паслёном. Пест закатился неведомо куда.

Руки дрожали, тело обсыпал ледяной пот.

— Ты что? — тёплые сильные пальцы ощупывали ей голову, и под кожу сыпались щекотные колючие искры.

— Не знала… что… старградский сторожевик погиб… — с трудом ответила девушка, облизывая пересохшие губы.

— Погиб, — Ихтор погладил её по одеревеневшей спине и сказал покаянно: — Забыл я, что вы знакомы…

Клёна усмехнулась. Были. Были знакомы.

Хотелось разрыдаться. Так же горько и безутешно, как рыдала уже который день Нелюба. Но, то Нелюба. А дочери Главы не пристало.

Поэтому она отстранилась, всеми силами пытаясь совладать с накатившей слабостью.

— А куда Глава нынче отправился? — спросила девушка, доставая закатившийся под лавку пест.

— Ходящих гонять, — ответил Ихтор, делая вид, что не замечает, каким дрожащим и слабым сделался её голос. — Клесх этой весной запретил креффам искать выучей. Наказал оставаться в Крепости. Опасно, говорит, ездить по одному и даже по двое. Вместо этого собрал ребят из старших послушников и повёл лес прочёсывать, чтобы на нечисть острастки нагнать.

Клёна отрешённо кивнула и вдруг спросила:

— А кошка твоя где?

Лекарь пожал плечами:

— Не знаю.

Он и правда не знал. Да и не хотел знать.

На душе было пусто.

Лесана мучилась четверо суток, гадая, сказать Люту о встрече в лесу или промолчать? Суровая выучка мешала попуститься слабостью — пожалеть Ходящего, а вот всё человеческое внутри восставало — как же? Сестра ведь.

Да ещё и Лют, как назло, последние дни вёл себя покладисто и смирно, не давая повода для попрёков. Он даже как будто перестал обижаться. Во всяком случае, не чурался более беседами и не держался так нарочито холодно. Обережница извелась. В ней сошлись в непримиримой битве человек и Осенённый, каждый из которых твердил своё и требовал поступить по совести. Только совесть у обоих была разная.

Наконец, Лесана не выдержала. До Тихих Брод оставался день пути, и нынешняя ночь была последняя, которую путникам предстояло провести в лесу. Да ещё день выдался на редкость погожий, радостный — солнце ликовало, лес пах весной. Одуряюще. Сладко. Снег уже совсем сошёл, и земля была черна. Скоро начнет пробиваться трава и проклюнутся листья. Скоро…

В общем, хотелось обережнице наслаждаться прозрачным небом, запахами пробуждающегося леса, пением птиц, а не терзаться сомненьями…

Девушка покосилась на оборотня. Он распростерся в телеге, закрыв лицо согнутой в локте рукой и, то ли спал, то ли блаженствовал — не разобрать. Лесана наблюдала за ним, пытаясь понять — вот, будь Лют человеком, нравился бы он ей? Испытывала бы она к нему хоть какую-то приязнь? Что-то, кроме глухого раздражения и постоянной досады? Ответа она не знала.