– Вы только послушайте! – призвал Паша, размахивая белым листом, как на митинге, и принялся цитировать: – «Парень, игравший вчера «Марата», просто невероятный какой-то! Я в шоке… Так, дальше бла-бла-бла… а, вот! Первый раз пришла в этот театр, были сомнения, думала, будет самодеятельность колхозная. Но классный спектакль, всем советую! А Мечников – вообще нечто. Кто-нибудь знает, где он еще играет? Посмотрела репертуар, а он там нигде не указан…» Кир, ты имеешь успех. Ты у нас теперь «нечто».

Кирилл смущенно развел руками, и Римма сделала большие глаза.

– Я ревнивая, – шепнула она ему, но недостаточно тихо, чтобы Ника не расслышала.

– Или вот еще, – продолжал Паша. – «Был на «Фаренгейте». Кажется, антиутопии всегда современны, столько на ум всего пришло по поводу нашей действительности… Стародумов в роли Битти очень впечатляет! И эта девушка, которая Милдред играла, тоже, жаль только, что ей досталась роль глупой и трусливой бабы. Музыка местами орет очень громко, неплохо было бы потише. А так все супер, кто не видел – покупайте билеты и идите». Вот, это нашему Дане надо почитать: народу-то нравится!

– Ой, а про меня есть что-нибудь? – Мила повисла на брате, заглядывая через плечо. В росте у них было сантиметров тридцать разницы, и рядом с Пашей Мила смотрелась дюймовочкой.

– Про тебя… Ээм… про тебя нет.

– Ну вот, – надула губы Мила. – Стараешься стараешься… когда я прославлюсь, пусть им будет стыдно.

Мила всегда была уверена, что станет звездой, – настолько, что на этом ее амбициозность и заканчивалась, существуя в необременительной области отвлеченных идей.

– Тем более, – продолжала она, – у меня еще есть время. Некоторые и дольше ждали успеха. Взять, к примеру, Наоми Уоттс. Она решила быть актрисой, а первый успех пришел к ней только через десять лет. И все эти десять лет она работала официанткой, но не отчаивалась и не теряла веры в себя. Или тот же Харрисон Форд, тот вообще до тридцати лет был плотником. Так по-библейски!

– Ага, – хмыкнула Леля Сафина. – А потом его взял к себе в фильм его закадычный друг, по совместительству оказавшийся Спилбергом. Да я уверена, что эти люди днями и ночами пытались пробиться. Обивали пороги студий. Хочешь прославиться – хватит сидеть на попе и тешить себя иллюзиями.

Мила насупилась, и Паша потрепал ее по светлой головенке, подбадривая. Леля вздохнула:

– Ладно, чего приуныла? Хочешь, завтра вместе заглянем на пробы? Слышала, ищут актрис на роль жертвы маньяка. Ты как раз подойдешь, такая невинная, милая и…

– И жертва маньяка? – засмеялась Мила, и на ее щеках заиграли ямочки. – Да, хочу, давай пойдем! Обязательно пойдем, ладно?

Ника успела заметить, как занервничал от этих слов ее брат. И тут же спохватился, меняя тему:

– Эй, а про пионерку читали?

– Что за пионерка? – отозвалась Римма. Кирилл положил руку ей на запястье:

– Ерунда всякая. Не надо тебе этого знать.

На скулах Корсаковой тут же проступили два ярких пятна. Она насторожилась.

– Паша? Что за пионерка? – повторила она. Паша переглянулся с Кириллом, и тот едва заметно покачал головой, мол, не надо, не говори. Ника поняла, что он уже успел заметить, как остро Римма реагирует буквально на все.

– Она найдет… Это же есть в Интернете, а значит, есть везде, – виновато проговорил Кифаренко, обращаясь к Кириллу. И тут же обернулся к Римме: – Пионерка – это девочка, которая тут погибла.

– В нашем театре? – не поверила своим ушам Корсакова.

– Да. Там темная история. Один из зрителей поделился. Вроде как в тридцать восьмом году, когда тут уже был Дворец пионеров, одна девочка, вроде как даже имя известно, Нина, упала с галереи второго этажа и разбилась. А есть и другая версия. Что родители этой Нины, мать-учительница и отец, главный инженер завода, дома обсуждали товарища Сталина и светлое будущее – вероятно, в багровых тонах. Нина обмолвилась об этом в школе. Без умысла, конечно, – какой там умысел, в девять лет? Просто ее только-только приняли в пионеры, а, сама знаешь, пионер «честен, скромен, правдив и не ленив», вот девчонка и сболтнула лишнего. Скорее всего, об этом доложили кому надо, Нину взяли в оборот и раскрутили на пионерскую честность по полной. В итоге родителей посадили, а потом и расстреляли.

– Какой кошмар, – Корсакова смотрела в дверной проем, ведущий в фойе, расширенными зрачками. Риммино живое воображение наверняка успело нарисовать образ пионерки вплоть до косичек и царапины на коленке, прямо над каемкой белого гольфа.

– А у Нины, – продолжал Кифаренко, словно не замечающий гнетущего впечатления, а может, и радующийся ему втайне, – была старшая сестра, двенадцати лет. И когда родителей арестовали, она узнала, что папу и маму заложила сестренка. И вот однажды девочки пришли на занятия по хору, сюда, старшая заманила младшую на галерею второго этажа и столкнула вниз. Через перила.

Римма прижала ладони к шее в вырезе кофточки и издала сдавленный вздох, снова косясь в арку, ведущую в фойе. Там тянулась галерея второго этажа – наподобие балкона, с коваными перилами и несколькими белыми колоннами. Ника, как и большинство присутствующих, разделяла чувства Корсаковой в эту минуту. В довершение всего Света Зимина встала и быстро вышла из буфета. Мила с укором взглянула на брата.

– А что? – покраснел тот.

– А то! Ладно Трифонов мозгами не пользуется, но ты-то… Света и так ребенка похоронила…