– Спасибо. До завтра.

Но ни завтра, ни через два дня они не встретились. Липатова отправила всех на неделю в отпуск. Кроме Ники – та продолжала мерзнуть в кассе, отвечать на звонки и возвращать зрителям деньги за билеты.

Одна она скучала. Раньше ей и в голову не приходило, что ее жизнь, кажется, такая незаметная и существующая всего лишь на обочине театральной кутерьмы, так зависит от актеров, Липатовой, спектаклей и репетиций. Привычный уклад был нарушен, и это приводило ее в уныние. И отсутствие Кирилла тоже не добавляло оптимизма.

На третий день она не выдержала и принесла с собой несколько дисков. Результатом краткого поиска в Интернете стал список фильмов, чьи герои говорили в русской озвучке ее любимым голосом, и за неимением этого человека она хотела хотя бы слышать его речь. Не особо следя за сюжетом, Ника иногда прикрывала глаза, и Кирилл тут же восставал перед ней во всех подробностях. Словно школьница, влюбленная в заморскую звезду и готовая выискивать в каждой роли кумира природные, а не выработанные жесты, те, от которых не под силу избавиться даже самому гениальному актеру, Ника искала в репликах персонажей то, что могло дать хоть какой-то намек на него настоящего. Интонацию, заминку, усмешку. Она знала, что в отличие от того же Стародумова, который, кстати, так и не появлялся, Кирилл не говорит репликами своих персонажей в обычной жизни – на это у него вполне хватает собственных слов и мыслей. И все же, и все же…

На пятый день она внезапно рассердилась. То, чем она занималась, показалось ей извращением. Чем она уж так разительно отличается от мучителя Мити, державшего ее взаперти в подвале и следившего через окошко за ней? Ведь она так же подглядывает! Надо оставить Кирилла в покое, пусть любит красавицу Римму, играет в театре и будет счастлив, а к ней это не имеет никого отношения. Он до сих пор не узнал в ней свою ночную собеседницу – а значит, никогда уже не узнает, и не важно, что за все это время она просто не предоставила ему такого шанса. Это никому не нужно. В сердцах Ника разломала все диски на мелкие зеркальные кусочки. На миг ее охватил озноб – где еще она видела такие же куски, в которых отражается ее лицо снова и снова? Не найдя ответа, она ссыпала их в корзину для бумаг. И даже постаралась забыть домашний адрес Кирилла, но чем больше старалась, тем упрямее память называла улицу, номер дома и квартиры.

Спустя неделю Ника по-прежнему не знала, как Липатовой и Кириллу удалось все уладить. И удалось ли. В любом случае, репетиции продолжились, включили отопление, начался ремонт – театр ожил. Более того, его охватило небывалое оживление, словно за неделю простоя все окончательно осознали свое высокое предназначение и теперь горели желанием работать. Даже Римма до поры оставила истеричные страхи, привидений и суеверия.

Вслед за документами в Никину уцелевшую комнатушку переехал почти весь липатовский кабинет. Среди стопок бумаг, книг, коробок, компьютера, принтера и раскидистой глянцевитой монстеры в кадке Ника ютилась на своем стуле, задевая локтями то одно, то другое. Зеленые листья цветка лезли в глаза. Дверь поминутно распахивалась, и девушка больше не чувствовала себя в безопасности, в уютной незаметной норке, как раньше. Это нервировало. Как будто поднялся восточный ветер, а ей нечего набросить на плечи, и ветер дует так сильно, что скоро подхватит и понесет прочь.

Третьего марта Светлана Зимина переступила порог театра не одна. Позади нее, исподлобья взглядывая по сторонам, шла худая девочка-подросток в потрепанном пуховике и дутых сапогах, некогда бывших сиреневыми. Ни дать ни взять нахохлившийся воробей, городская птичка без гнезда.

– Ник, привет… – наклонилась Зимина к окошку кассы. – Пусть… Дашка у тебя посидит немного, можно? Мне в костюмерку надо, Женечка вызывала на примерку.

Что за Дашка такая и откуда взялась, Ника не знала и спрашивать не собиралась, но беспомощно оглядела заваленную комнатку: вдвоем тут было не поместиться. Девочка переминалась в сторонке, сдвинув брови и вытирая кулаком текущий нос. От нескончаемого насморка над ее верхней губой уже образовалась темная короста.

– Может… – поколебалась Ника. – Я чаем ее в буфете напою?

– Ты чудо. Спасибо.

Ника с трудом выбралась из завалов кассы в фойе. Светлана, запутавшись в рукавах тонко выделанной сливочного цвета дубленки, тихо и настойчиво твердила девочке:

– Я очень быстро. Ты только дождись меня обязательно, не уходи.

Вместе они дошли до буфета, пол которого зиял дырами от снятых паркетин. Светлана усадила девочку на стул, кинула рядом сумку и одежду:

– Я мигом.

Девочка кивнула, и Светлана выбежала в коридор, обернувшись напоследок в арке проема. Ника нерешительно смотрела на гостью.

– Я Ника.

– Дашка, – нехотя отозвалась та. – Только не Даша, а Дашка.

– Хорошо.

Ничего не спрашивая больше, Ника быстро достала из холодильника пирожки, купленные утром по дороге на работу, сунула их в микроволновку и тронула бок чайника – еще горячий. Пока она окунала пакетик в чашку с водой, в буфете появился Кирилл. Ника впервые видела его в ниспадающем хитоне Гектора и сандалиях, кожаные ремешки которых взбегали по ногам до колен, и обожглась чаем, пока бегло оценивала новый облик. Туника была сцеплена на живую нитку, и кое-где на бежевом полотне чернели крупные пунктиры стежков.

На мгновение его взгляд с затаенной смешинкой обратился к ней, а потом скользнул по Дашке – и вдруг зацепился. Замерев у входа, Кирилл изучал ее, все больше мрачнея, и Ника, забеспокоившись, тоже решила оглядеть ее пристальнее. Девочка не осталась в долгу, она нарочито развалилась на стуле, все еще в пуховике, который даже не расстегнула, и ее подбородок выдвинулся вперед – с вызовом. На осунувшемся лице серо-велюровые глаза казались неестественно большими и нахальными. Руки стремительно скрестились на груди, демонстрируя замызганные митенки и выглядывающие из них пальцы с грязью под ногтями.