Объявятся они, как в солнечную старь,

Мурлыке будет блин, а печку-многознайку

Насытят щаный пар и гречневая гарь.

В окне забрезжит луч — волхвующая сказка,

И вербой расцветет ласкающий уют;

Запечных бесенят хихиканье и пляска,

Как в заморозки ключ, испуганно замрут.

Увы, напрасен сон. Кудахчет тщетно рябка,

Что крошек нет в зобу, что сумрак так уныл —

Хозяйка в небесах, с мурлыки сшита шапка,

Чтоб дедовских седин буран не леденил.

Лишь в предрассветный час лесной снотворной влагой

На избяную тварь нисходит угомон,

Как будто нет Судьбы, и про блины с котягой,

Блюдя печной дозор, шушукает заслон.

<1914>

3

Осиротела печь, заплаканный горшок

С таганом шепчутся, что умерла хозяйка,

А за окном чета доверчивых сорок

Стрекочет: «Близок май, про то, дружок, узнай-ка!

Узнай, что снегири в лесу справляют свадьбу,

У дятла-кузнеца облез от стука зоб,

Что, вверивши жуку подземную усадьбу,

На солнце вылез крот — угрюмый рудокоп,

Что тянут журавли, что проболталась галка

Воришке-воробью про первое яйцо...»

Изождалась бадья, вихрастая мочалка

Тоскует, что давно не моется крыльцо.

Теперь бы плеск воды с веселою уборкой,

В окне кудель лучей и сказка без конца...

За печкой домовой твердит скороговоркой

О том, что тих погост для нового жильца,

Как шепчутся кресты о вечном, безымянном,

Чем сумерк паперти баюкает мечту.

Насупилась изба. И оком оловянным

Уставилось окно в капель и темноту.

<1914>

4

«Умерла мама» — два шелестных слова.

Умер подойник с чумазым горшком,

Плачется кот и понура корова,

Смерть постигая звериным умом:

Кто она? Колокол в сумерках пегих,

Дух живодерни, ведун-коновал,

Иль на грохочущих пенных телегах

К берегу жизни примчавшийся шквал?

Знает лишь маковка ветхой церквушки,—

В ней поселилась хозяйки душа...

Данью поминною — рябка в клетушке

Прочит яичко, соломой шурша.

В пестрой укладке повойник и бусы

Свадьбою грезят: «Годов пятьдесят

Бог насчитал, как жених черноусый

Выменял нас — молодухе в наряд».

Время, как шашель, в углу и за печкой

Дерево жизни буравит, сосет...

В звезды конёк и в потемки крылечко

Смотрят и шепчут: «Вернется... придет...»

Плачет капелями вечер соловый;

Крот в подземелье и дятел в дупле...

С рябкиной дрёмою ангел пуховый

Сядет за прялку в кауровой мгле.

«Мама в раю,— запоет веретёнце,—

Нянюшкой светлой младенцу Христу...»

Как бы в стихи, золотые, как солнце,

Впрясть волхованье и песенку ту?

Строки и буквы — лесные коряги,

Ими не вышить желанный узор...

Есть, как в могилах, душа у бумаги —

Алчущим перьям глубинный укор.

Между 1916 и 191

85

Шесток для кота — что амбар для попа,

К нему не заглохнет кошачья тропа:

Зола, как перина,— лежи, почивай,—

Приснятся снетки, просяной каравай.

У матери-печи одно на уме:

Теплынь уберечь да всхрапнуть в полутьме,

Недаром в глухой, свечеревшей избе,