– Вадим, а кто твои родители? – Опять нашёл на меня порыв жгучей любознательности. Благо, и собеседник попался на редкость словоохотливый.

– Родители? Отец – военный лётчик, мама – учительница. Английский преподаёт в Звёздном Городке.

– Да ну! На вражеской территории? Там знают, что она – твоя мама?

– Знают, наверное. Нет, определённо знают. Севка Пономарёв ей как-то после уроков цветы подарил, чтобы она их Варьке передала.

– Здорово…- Протянула я восхищённо. – Он что, до сих пор её любит? Даже несмотря на вашу войну?

Канарейка с досадой поморщился:

– Да Пономарёв вообще воевать не умеет. Ты бы его видела – умерла бы со смеху.

– Почему?

– Да он шизик полный. Не от мира сего. Это Дубровин его ещё боле менее духовно поддерживает. Носится с ним как с торбой писаной, уроки по двести раз объясняет, комсорг хренов. Отличника из него пытается сделать. Будто не соображает: Пономарёву родаки готовый аттестат с пятёрками купят и в любой вуз за бабки устроят. Не пойму только, как он там учиться будет? С его мозгами в пору улицы подметать…Ха…Дубровину вместе с ним поступать придётся и шефствовать дальше.

Каждое слово Вадима резало слух, оставляло в душе неприятный осадок. Я ещё помнила, как хорошо отзывался о Кирилле Дубровине Виталик, и мнение о нём я уже успела составить самое лучшее. Агрессия Канарейки в адрес Кирилла почему-то заставила меня возмутиться, словно я лично была знакома с лидером звёздновской тусовки.

– Почему ты их так ненавидишь? – Перебила я Вадима резко и неожиданно для самой себя.

Он сбавил шаг, взглянул на меня насмешливо:

– Опять двадцать пять. Помнится, мы это уже обсуждали.

– Обсуждали. Но я по-прежнему не могу понять, зачем вам нужна эта война. Тебе нравится драться – так и скажи. Дерись с Шумляевым, если уж на то пошло. Это ему вы в первую очередь должны были объявить войну, он того стоит. А Виталик мне рассказывал про Кирилла Дубровина – он же хороший парень. И жизнь его, насколько я поняла, не балует особо. А ты на него взъелся из-за того, что он тебя ударил. Извини, но это, по-моему, чистой воды ребячество.

Зря я так разошлась. Выслушав меня до конца, Вадим склонил голову с бесстрастным хладнокровием:

– Спасибо за лекцию. Знал бы Дубровин, какой у него тут адвокат выискался – голову бы потерял.

Меня так всю и опалило стыдом с головы до ног, даже уши, наверное, зарделись. Я поняла, что имел в виду Канарейка, удивилась только, почему меня это так смущает.

– Значит, ты считаешь это ребячеством? – Продолжил между тем Вадим, и в голосе его не было больше и тени насмешливости. – Ну так я поставлю тебя в известность, Ксюшенька. Никогда и никому в жизни я не позволяю бить себя по лицу. Понимаешь? НИ-КО-МУ И НИ-КОГ-ДА. Даже родителям. Отец когда-то давно пробовал меня таким образом воспитывать – теперь не пытается, себе же дороже вышло. И уж тем более я не позволю поднимать на себя руку сыну какой-то там алкашки, пусть даже из Звёздного Городка.

– Он не виноват в том, что у него такая мать. – Снова тихо заступилась я за совершенно незнакомого, но почему-то очень симпатичного мне Кирилла Дубровина.

– А я против его матери ничего и не имею. – Жёстко отрезал Вадим. – Как в басне Крылова говорится: он виноват лишь тем, что хочется мне кушать.

– Это ты к тому, что он виноват тем, что тебе просто хочется войны? – Теперь пришла моя очередь усмехаться и иронизировать.

– Нет, не к тому.

– Ну почему же? Судя по басне, такова мораль. Ты же не зря её мне процитировал!

Канарейка начал психовать. О-ля-ля, это уже что-то новое…Неужели мне удалось его основательно зацепить? Отлично! Слишком он привык быть правым во всём.

– Слушай, я, кажется, тебе уже объяснял. Бить себя я даже родителям не позволял никогда! Я тебе не Виталька, которого папаша за любую фигню прессует!

– Не может быть! – Я задохнулась от ужаса и негодования.

– Чего – не может быть? – Гневно передразнил меня Вадим. – Он с самого начала так себя поставил. А не стоило бы!

– Как же мать на это смотрит?! Она же такая добрая! – Как я ни крепилась, на глаза мои навернулись слёзы. Просто в голове не укладывалось, как можно подобным образом дрессировать такого милого, славного парня как Виталик. И за что?!

Увидев моё близкое к шоку состояние, Канарейка успокоился. Теперь он смотрел на меня со снисходительной жалостью:

– Мать у Витальки такая же рохля как он. И страдают они от отца вместе. Почему, ты думаешь, я в понедельник стулья в кабинете географии испортил? Знал же прекрасно, что за двойку Виталька по шее получит. Думаешь, мне этого хочется?