Не поднимаясь с колен, по-прежнему с вытянутыми руками, Джасинта смотрела на него, и сейчас лицо ее сияло, словно она молилась ему.

— Видишь? — прошептала она. — Все будет так, как ты сказал. У меня больше нет моей былой гордости. Нет!

Он стоял недвижимо в нескольких футах от нее, не вынимая рук из карманов, немного опустив голову и внимательно наблюдая за ней. Теперь в выражении его лица появилось нечто сродни состраданию. Однако она не видела в его взгляде ответной любви; не замечала в нем даже той похоти, которая совершенно преображала это лицо тогда, прошлой ночью.

— Мне следовало бы догадаться, что без гордости тебе намного лучше, — произнес он. — И безусловно, без нее ты приближаешься к себе самой как женщина.

— Да! — пылко согласилась Джасинта. — Да! Я знаю. Это так, хотя не думаю, что от этого стану более счастливой.

— Счастье — это понятие, которого я так и не постиг. Каждому существу следует искать впечатлений более глубоких, нежели те, что соответствуют его истинной сущности. И женщина по самому своему характеру находит величайшую победу в поражении. Несомненно, это имеет для тебя некоторую ценность, ведь так?

— Да, — прошептала она. — Наверное. И все же… теперь мне нельзя чувствовать иначе. Я просто не могу. — Она немного помолчала и потом продолжила: — И я даже не возлагаю за это ответственность на тебя.

— Почему?

— Не знаю. — И она медленно покачала головой, теперь глядя уже не на него, а на ковер, проводя указательным пальцем по цветку, вышитому на нем. — Я вообще ничего не знаю… и не понимаю. Правда, странно? Вроде бы ты — причина всего, что со мной происходит, и в то же время ты не имеешь к этому никакого отношения.

— Если бы я не имел к этому никакого отношения, то все было бы обманом. Я обманывал бы тебя, притворяясь ничтожным и малозначительным, и ты раскусила бы меня и запрезирала. Собственно, и себя тоже. А так все случилось почти естественно, осуществилось через твое же собственное желание, вот к тебе и пришли радость и наслаждение. Конечно, о чем-то ты будешь сожалеть, но не о том, что доставило тебе самые глубокие и сильные ощущения.

Ей захотелось вновь посмотреть на него. Выражение ее лица было сейчас трогательно невинным; глаза светились нежностью. Она глубоко вздохнула, по-прежнему ожидая, что он предпримет что-то, однако он стоял на месте. Просто стоял, продолжая смотреть на нее, и сейчас казался ей несравненно более красивым, блистательным, обаятельным… и далеким.

— О чем же мне придется сожалеть? — наконец спросила она.

— О многом… И ты ничего не сможешь с этим поделать, равно как и я ничем не смогу помочь тебе.

— Если ты захочешь… — начала она неуверенно.

— Нет, не захочу, — тут же проговорил он и покачал головой.

— Никогда?

— Никогда.

Джасинта вновь опустила взгляд. У нее вдруг заболели глаза, словно страстное и непреодолимое желание всецело сосредоточилось в них, разрывая на части. Было так мучительно жаждать его всем своим существом, и, казалось, ей не выжить, если эта жажда не будет утолена. Но она была совершенно беспомощна и полностью зависела от него, в то время как он словно отдалился от нее на бесконечное расстояние. Слишком явно ощущалось, что он совершенно обособился от нее и ей никогда не удастся чисто по-женски почувствовать, что владеет им. Ибо он всегда останется таким, как сейчас, — недосягаемым и непонятным; будет появляться и исчезать, делать все, что ему угодно, и при этом никак не зависеть от нее. В то же время ей надо научиться выносить мучительное одиночество, чувство безнадежного ожидания, научиться терпеть, испытывая короткие радости и бесконечную тревогу.

Способна ли она на это?

А разве не такое превращение свершилось с ней в последние несколько часов? Или он был прав, сказав, что она уже давно влюблена в него и страстно хотела добраться до пункта своего жизненного назначения?

— Конечно, — кивнула Джасинта. — Ты никогда не захочешь этого сделать. И никогда не полюбишь меня, даже если я стану делать все, что тебе угодно. Не совершу никаких ошибок? — прозвучал печальный вопрос, который мог принадлежать скорее отчаявшейся девочке, нежели зрелой женщине.

— Ты не сможешь избежать ошибок, пока не поймешь, что верно, а что — нет. Но ведь тебе был известен мой ответ. Почему же ты задала мне этот бессмысленный вопрос?

— Наверное, потому, что надеялась…

— Надеялась, что станешь исключением, не так ли?

Она быстро подняла голову. Выражение ее лица было очень живым и пылким, ибо ей хотелось скрыть свое замешательство и глубочайшее разочарование.

— Я не исключение. — Это прозвучало совсем тихо.

— Разумеется. Еще вчера, когда ты расспрашивала меня, я сказал, что никогда не влюбляюсь. Это единственное, чего не может со мной произойти. Знаешь, совершенно естественно, что женщине всегда чего-то не хватает. Но я еще не встречал женщины, испытывающей нехватку тщеславия. — На его лице опять появилась насмешка. Прежние забавы продолжались.

— Я понимаю, с моей стороны крайне глупо задавать еще один вопрос, — проговорила Джасинта извиняющимся тоном. — Но все же неужели то, что происходит, в порядке вещей?

— Ты хочешь, чтобы я полюбил тебя, и это совершенно естественно, — кивнул он. — И то, что я этого не делаю, тоже совершенно естественно. Или, как ты только что выразилась, в порядке вещей. Спокойной ночи.

— Что? О, не уходи! — отчаянно воскликнула она.

Он быстро пересек комнату и с силой топнул по полу. Тут же дверца-люк в полу резко распахнулась, и Джасинта увидела Гранта, на лице которого застыла презрительная ухмылка. Джасинта жалобно вскрикнула и прикрыла лицо руками.