— Аморет!

— Мамочка, дорогая!

Они заключили друг друга в объятия, а потом мать немного отступила назад, чтобы получше разглядеть дочь. Миссис Эймз было почти сорок три года, и она все еще отличалась редкой красотой, хотя все утверждали, что дочь в этом отношении превзошла даже ее.

— О, моя дорогая! Я так рада, что ты вернулась! Скажи… ты счастлива? Ты действительно очень счастлива?

Аморет быстро сняла жакет, отбросила в сторону перчатки и сумочку, скинула туфельки и, уютно свернувшись в кресле, завела разговор с матерью. Знакомые всегда говорили, что они больше похожи на сестер, нежели на мать с дочерью, а незнакомые очень часто путали их. Аморет поведала миссис Эймз обо всем, что с ней случилось… за исключением свидания с Майлзом Морганом.

— Я очень, очень счастлива, мамочка! — пылко и совершенно серьезно проговорила она. — Дональд так добр ко мне! Ты просто вообразить себе не можешь, как он добр ко мне!

— Ну, почему бы ему не быть добрым к тебе, дорогая? — мягко сказала миссис Эймз.

— Он такой нежный, ласковый! Знаешь, иногда мне кажется, что он просто обожает меня! И я его, конечно, тоже обожаю! И, мамочка, у нас было такое восхитительное путешествие! Когда мы приехали в Париж…

Последующие три часа они обсуждали поездку Аморет, купленные ею вещи; места, которые посещали молодожены, и новообретенных знакомых.

— Это было удивительно! — заключила Аморет.

— Я так рада, — вздохнула мать. — Судя по твоим письмам, я догадывалась, что ты очень счастлива, но услышать тебя и увидеть воочию, как ты сияешь от радости… Знаешь, Аморет, ведь ты — все для меня в этом мире! Мне ничего больше не надо, кроме тебя. Кроме тебя и твоего отца. А иногда мне кажется, что ты, моя девочка, даже важнее для моего счастья и спокойствия, чем мой муж.

Аморет встала и подошла сзади к креслу матери. Миссис Эймз подняла голову, а дочь, нагнувшись, нежно поцеловала ее в щеку.

— Какие мы с тобой счастливые! — прошептала Аморет. — И как приятно иметь все. — С этими словами она приблизилась к окну, но спустя несколько секунд возвратилась к матери. — Есть только один недостаток.

— Какой же?

— Мне не нравится мать Дональда.

— Ну, вполне естественно, — рассмеялась миссис Эймз. — Но что это меняет?

— Очень даже меняет, — упрямо произнесла Аморет, и ее лицо немного помрачнело. — Знаешь, мамочка, она мне не только не нравится. Я ее ненавижу!

— Ненавидишь? — переспросила миссис Эймз взволнованно. Она тут же встала с кресла, подошла к дочери и пристально посмотрела ей в лицо, наблюдая, как та капризно выпятила нижнюю губку, словно маленький ребенок. — Ты не должна ненавидеть ее, Аморет. Ну почему? Ведь ты никогда в жизни не испытывала ни к кому ненависти.

— Тем не менее это так.

Женщины переглянулись, почувствовав, что столкнулись с чем-то очень неприятным и трудно преодолимым. Ведь жизнь Аморет протекала так мирно и спокойно; все, кто знал ее, старались привносить в ее жизнь только радость и умиротворение. И поэтому новое, тревожное чувство казалось почти трагедией.

— Наверное, мне придется побеседовать с ней, — заявила миссис Эймз.

— Ну и какая от этого польза? Она ведь не догадывается о моем отношении к ней. Она любит меня… по-своему. Ну, насколько ей это удается. Но ведь я чувствую, чувствую, как сильно она ревнует, поскольку теперь Дональд всецело принадлежит мне.

— Аморет… — с нежным упреком в голосе проговорила миссис Эймз. — Дорогая… — Она взяла дочь за руку. — Нечто похожее почти всегда испытывает женщина, выходя замуж. Но подобные проблемы разрешаются сами собой, причем очень скоро. Все это несерьезно.

— Разрешаются сами собой… — задумчиво повторила Аморет, кивая. — Что ж, посмотрим…

Мать снова внимательно посмотрела на нее. Неужели ей послышалось нечто угрожающее в голосе дочери? Нет, не может быть! Это невинное дитя неспособно даже осознать такое сильное чувство, как ненависть. Она просто не ведает, что говорит.

— Я должна идти на примерку, — сказала миссис Эймз, решив, что лучший способ справиться со всеми неурядицами — просто не придавать им большого значения, а еще лучше — вообще не обращать на них внимания, веря, что все образуется само собой. Безусловно и обязательно. — Может, позавтракаем вдвоем в «Плазе», а потом ты сходишь со мной на примерку?

— Да, конечно! — с радостью согласилась Аморет. — Давай так и сделаем!

Миссис Эймз оделась, и они вышли из дому. И провели весь день вместе. Тема миссис Дженнинз больше не затрагивалась. А вечером, расставаясь с дочерью, миссис Эймз была абсолютно убеждена, что все сказанное Аморет было произнесено сгоряча, виной всему задетое самолюбие, и что за ее словами в адрес свекрови ничего не стоит. Дочь жила своей жизнью, и не было причин считать, что с этой точки зрения что-то изменилось. Миссис Эймз перестала касаться того, что могло бы испортить настроение дочери, а если звучали в устах матери какие-нибудь случайные слова, касающиеся семейных неурядиц, Аморет смотрела на нее с явным недоумением, так что не оставалось сомнений — болезненная тема совершенно забыта. Иногда миссис Эймз даже казалось, что слова, произнесенные дочерью, прозвучали только в ее воображении. От этой мысли становилось жутковато, но миссис Эймз не хотелось чаще, чем это необходимо, обращаться с вопросами к своей памяти или здравому смыслу.