Да, Аморет не намеревалась портить свою жизнь из-за этой женщины… и вообще из-за чего бы то ни было на свете. «Миссис Дженнинз, — говорила Аморет, облокачиваясь на туалетный столик и пристально глядя в свое отражение в зеркальце, увенчанном голубком. — Дебора Дженнинз, ты не будешь вмешиваться в мою жизнь». Она произносила это отчетливо и решительно, тоном, не допускающим никаких возражений, что весьма удивило бы ее мать, Дональда или любого человека, знакомого с ней, кроме, разумеется, Майлза, который всегда все понимал и никогда ничего не осуждал.

В общем-то, все было не настолько сложно, как могло показаться окружающим. Ибо мир совершенно не таков, каким кажется.

К примеру, он гораздо менее основателен и прочен по своей сути, чем это представляется с первого взгляда. И люди, живущие в этом мире, гораздо менее постоянны и неизменны, чем кажется. И если вы поняли, как жить в этом мире; если вы точно знаете, что собираетесь делать, у вас никогда не возникнет проблем с окружающей вас действительностью. Конечно, некоторым приходится преодолевать невидимые барьеры между ними и осуществлением их желаний. Для Аморет же возникновение подобного барьера было просто невозможно.

Она поближе придвинулась к зеркалу, пристально посмотрела в свои глаза и отчетливо увидела в них то, что помогало ей осуществлять свои желания. Безусловно, только Майлз понимал, что речь ни в коей мере не шла о чем-то сверхъестественном, роковом или аморальном. Все было абсолютно логично и просто.

Они с Майлзом были единственными — во всяком случае, в их окружении, — кто не шел на компромиссы и ничего не требовал от жизни. И еще — ни в коем случае не позволял жизни лепить их по своему образу и подобию. Им удавалось быть выше обычных законов и установок. И как приятно и радостно осознавать, что в тебе существует такая сила!

И поэтому, когда Аморет сказала Майлзу, что ей не нравится свекровь, тот не удивился, равно как и не сказал, что эта ситуация в скором времени разрешится сама собой. Он лишь кивнул, улыбнулся и произнес:

— Ну и что ты намереваешься с этим делать?

— Еще не знаю, — отвечала Аморет. — А у тебя есть какие-нибудь предложения?

— Тебе надо избавиться от нее.

— О да, разумеется. Но каким образом?

— Тебе надо лишить ее возможности глубокого контакта с тобой, — спокойно ответил он. — Сделай так, чтобы она вообще не замечала твоего присутствия, не слышала твоего голоса и даже забыла о твоем существовании. Обозначь между ней и тобой ничейную землю и сама лично патрулируй ее. Как только тебе это удастся, она сама станет обходить нейтральную зону стороной и в любом случае перестанет беспокоить тебя.

— Майлз! Да ты просто великолепен! Умница! Я знала, что могу положиться на тебя! Но… — Она задумчиво коснулась щеки. — Ты полагаешь, это сработает? Ты считаешь, что я каким-то образом сумею… как бы просачиваться сквозь нее?

— Ну конечно же, это сработает! Но… — произнес он и уверенно улыбнулся своей бросающей всему миру вызов улыбкой, точно такой же, какой Аморет улыбалась своему отражению в зеркале. — Если ты позволишь себе в чем-то сомневаться… Знай, для того, чтобы создать свой собственный мир, тебе потребуются кое-какие усилия.

— Конечно! Что это со мной? Наверное, это все потому, что я так долго не виделась с тобой!

Аморет ушла и только потом вспомнила, что совершенно забыла спросить у Майлза, женился ли он, и если да, то на ком.

Теперь, когда все определилось, Аморет стала предвкушать свои ощущения первого вечера, когда она впервые со дня приезда из Европы встретится с матерью Дональда. То есть последнего вечера, на котором свекровь увидит ее. Молодожены давали званый ужин в своих новых апартаментах — для членов обеих семей и некоторых старинных друзей. Ведь молодые выросли в одном кругу, который, тем не менее, был настолько велик, что с некоторыми своими знакомыми и друзьями им не доводилось встречаться уже года полтора.

Когда они одевались к ужину, настроение у обоих было превосходным. Пока Дональд брился, Аморет лежала в ванне, играя разноцветными пузырьками от пены. Каждый пузырек, взлетая, образовывал миниатюрную радугу. Юная жена рассказывала Дональду, чем она занималась днем: вместе с матерью ходила по магазинам, потом перекусила со своей лучшей подругой Шарон, которая вечером обязательно будет на ужине, потом делала маникюр, педикюр и прическу, а затем — массаж лица и тела. Муж, конечно, был занят какими-то юридическими проблемами.

Еще во время их помолвки Аморет, словно маленькая девочка, часто расспрашивала Дональда о его работе. Мать внушила ей всю важность участия жены в деловой жизни мужа. Миссис Эймз сама оказывала мистеру Эймзу неоценимую помощь во всех его делах и считала, что одна из самых важных функций супруги — быть нежной путеводной звездой преуспевающего мужчины.

Но, возможно, интонация, с которой Аморет расспрашивала мужа, больше напоминала интонацию ребенка, задающего вопросы отцу, а может, Дональд искренне считал, что женщинам не следует забивать себе голову подобными вещами; как бы то ни было, они очень редко говорили о его работе и в основном обращали эти разговоры в шутку. Аморет с глубоким уважением относилась к способностям Дональда запоминать все эти длинные слова и запутанные фразы и составлять их воедино таким образом, что все сразу обретало глубокий смысл; но в то же время не могла побороть ощущения, что юристы со своими клиентами все время играют в какую-то очень сложную и фантастическую игру. Вообще-то любое занятие казалось ей игрой. Разве можно воспринимать все всерьез? Иногда, когда приходилось задумываться над этим, ей становилось очень жаль людей, погруженных в свои дела настолько, что приходилось тратить на них значительную часть жизни.