Как- то вечером стоял на посту у соборной площади. Приметив (уже начался комендантский час) человека в фуражке и шинели, который намеревался скользнуть в переулок, вскинул винтовку.

–  Стой! Кто идет?! Пропуск! (Затвор у него на всякий случай был взведен давно.)

Человек робко приблизился.

–  Это… вы?
– изумленно спросил о н, узнав школьного инспектора Лебяжьева. Не было в училище ни одного мальчишки, которого бы инспектор хоть за что-нибудь не «казнил». А в прошлом году Лебяжьев настаивал на его исключении «за организацию протеста на уроке законоучителя».

–  Я… - упавшим голосом ответил Лебяжьев.

И тогда он произнес ту самую фразу, которую слышал всякий раз, когда Лебяжьев ловил их у кинематографа.

–  Нельзя, - сурово сказал он инспектору, - разгуливать по ночам… Извольте отправиться домой…

…Это было сумасшедшее, неповторимое, очень радостное время.

Говорили: «Нужно знать народный эпос» - читал «Калевалу». В училище ставили «Игроков» Гоголя - играл обманутого обманщика Глова. Голодали раненые в госпиталях - он ходил с большой монашьей кружкой на вокзал. Ему охотно подавали. А по субботам непременно у Гоппиусов. Мария Валерьяновна по давней традиции собирала молодежь. Читали и обсуждали рефераты. Говорили о будущем. Особенно Женька: «Ребята, представляете?! Еще десять лет, и уже коммунизм… Мать, представляешь? Ты еще будешь молодая. Бросишь давать свои уроки. И мы с тобою просто немножко поездим…»

–  Ласково - Мать!
– Марию Валерьяновну (правда, между собой) звали все кружковцы, звали и под влиянием прочитанного недавно романа Горького, звали и потому, что Мария Валерьяновна выводила в люди не одного только Женьку.

Березин в свои восемнадцать лет стал председателем Арзамасского горкома партии, Алеша Зиновьев - секретарем горкома и чуть позже - председателем прифронтовой чрезвычайки.

МАМИНА ХИТРОСТЬ

Вскоре вовсе потерял покой: задумал ехать на фронт.

«Ах, папа, - жаловался он год назад, в июне семнадцатого, - к нам всякие новшества проникают с большим трудом, и вообще Арзамас представляет из себя не что иное, как яму. И в самом деле, чтобы здесь люди жили общественной жизнью, чтобы их захватили текущие события - да никогда!» Революция, казалось, скоро кончится, а он еще ничего не успел и не повидал. И хотя за год многое изменилось: в августе семнадцатого его приняли в партию (для начала с правом совещательного голоса), когда в городе открылась первая за всю историю Арзамаса газета «Молот», Галка, назначенный редактором, взял его к себе секретарем, из газеты через два месяца направили делопроизводителем в уездный комитет партии, - все было не по нем.

Пробовал это объяснить - Мария Валерьяновна и новый председатель горкома Вавилов обиделись. Алеша же Зиновьев на него даже накричал: «В городе не хватает грамотных людей!»

Он подчинился, делал все быстро и аккуратно, но самым радостным для него, четырнадцатилетнего, были занятия по военной подготовке в группе партактива.

Он маршировал, ползал, колол чучело, разбирал, чистил, собирал винтовку, ожидая главного - когда начнутся стрельбы. Глаз у него был верный. И бывший солдат мировой, а ныне инструктор, Туроносов остался им доволен. И, пройдя за месяц полный курс туроносовских наук, он тут же чуть не уехал на фронт. Получилось это так.

Он зачем- то пришел на вокзал. На запасном пути стоял эшелон. А рядом на площадке под гармошку лихо плясал мальчишка в полной красноармейской форме, с чубом под Козьму Пруткова, а другие красноармейцы прихлопывали в такт и кричали плясуну: «Пашка!.. Давай, Пашка!.. Давай, Цыганок!..»

И Пашка «давал». И только видно было, как вслед убыстряющейся музыке взлетали, на мгновенье отрываясь от земли, Пашкины ноги в сапогах с почти игрушечными шпорами.

Наконец Пашка сделал цирковой «комплимент», серьезно поклонился и побрел куда-то в сторону.

Тут он с Пашкою и познакомился. Родом Цыганок был из Торжка. Настоящая фамилия его была Никитин. В отряд попал потому, что взял матрос Гладильщиков, которому Пашка в прошлом году, занимаясь извозом, помог поймать одного офицера.

–  А если я попрошусь?… - неуверенно произнес он.

–  Пойдем, - предложил Пашка. Пришли в купе к Гладильщикову:

–  Товарищ комиссар, парнишку возьмите, - жалобно попросил Цыганок.
– Хороший парнишка.

–  Командир не разрешит…

–  Ну мы, можно, сходим к командиру?
– не отступал Пашка.

Командир снял с него форменный допрос, но, узнав, что отец у него командовал полком, теперь же комиссар, а сам он умеет стрелять и ездить верхом, смягчился:

–  Принимай, Павел, себе нового товарища!..
– И уже вдогонку: - А лет-то тебе, Аркадий, сколько?

–  Четырнадцать!
– радостно ответил он.

–  Четырнадцать?!
– изумился командир.
– Тогда, брат Аркадий, подрасти… Я думал, тебе хотя бы шестнадцать.

–  Соврать не мог?!
– набросился на него Пашка, когда спрыгнули на полотно.
– Документ у тебя он требовал, что да?…