Терренс прищуривает свои глаза-бусинки.

– Не думаю, что это твое дело.

– Пока ты здесь, это мое дело, так как происходящее должно быть только между мной и моей мамой.

– Анна, - начинает мама.

– Не нужно, - я поднимаю руку. А затем делаю глубокий вдох.
– Могу ли я сделать хоть что-то, чтобы изменить твое решение?

– Ты должна быть счастлива за свою мать, юная леди, - кожа Терренса приобретает уродливый красный оттенок.
– Не заставляй ее чувствовать себя плохо.

– Черт возьми, не называй меня больше юной леди. И я разговариваю не с тобой.

– Анна, следи за языком, - мама наклоняется еще ближе ко мне, так, чтобы суметь дотянуться и погладить мою руку.

Я кладу руки на свои колени.

– Так я могу сделать что-то?
– спрашиваю снова.

Ее глаза наполняются грустью, сожалением.

– Ты больше здесь не живешь, и думаю, я куплю что-то поменьше, когда вернусь.

– И не важно, что этот дом купили твои родители? Что это единственный дом, который когда-либо у меня был?

Терренс фыркает.

– Я же говорил тебе, что она зарится на этот дом, Сесилия.

– Так же как и ты, Терри?
– шиплю я в ответ.

– Анна, - взывает мама.

– Нет, Сеси, не сюсюкайся с ней, - перебивает маму Терренс, бросая на меня злобный взгляд.
– Я могу сам постоять за себя.

– Все говорит об обратном, - говорю я, не отступая, когда мужчина угрожающе надвигается на меня.
– И если ты подойдешь ко мне еще ближе, я покажу, как легко могу постоять за себя.

Моя мама подпрыгивает на месте.

– Анна, Терренс, остановитесь сейчас же, - она поворачивается и упирается рукой о стеллаж.
– Позвольте мне решать, что делать.

Я не могу больше наблюдать за этим. По правде, мне уже давно стоило уйти. Я знаю, в какой балаган это все может перерасти. Мама должна была бы любить меня, но она всегда занимает сторону своих парней.

– Мне нужно идти.

У мамы отвисает челюсть, словно я ее шокировала.

– Но ты же только что приехала. Ты еще даже не поела.

Я больше не голодна. Если останусь, то мы будем просто ругаться.

– Поговорим потом, - я хватаю свою сумочку и ухожу. И мама не пытается остановить меня.

Боль, гнев и отвращение - уродливый коктейль, бурлящий в моих венах. Ну, я иронизирую, но это служит напоминанием о случившемся. О том, что это не дарит мне столь необходимого чувства комфорта. Я езжу по городу до тех пор, пока мои руки не устают, а глаза не слипаются. Мне не хочется возвращаться в квартиру. Не хочется разговаривать с Айрис или Джорджем об этом, они оба уже слышали сагу о моей матери множество раз, и чтобы они мне сейчас не сказали, это не поможет. Ничто не в силах изменить ситуацию. Ничто не снимет мое напряжение.

Прекрасный осенний день совершенно несовместим с моим ужасным настроением. Пушистые облака плывут по голубым небесам. В воздухе витает прохлада, и солнце печет мою голову, когда иду по парковке кампуса, оставляя припаркованную там Vespa.

Стадион возвышается надо мной, и мое сердцебиения замедляется. Чем ближе я подхожу, тем отчетливее слышу звуки игры, ворчание и удары друг о друга тел молодых мужчин, которые тренируются на поле, и имена которых я не могу вспомнить.

Рассредоточенные по трибуне люди похожи на птиц у кормушки, наблюдая за тренировкой команды. Их головы наклонены вперед, глядя на то, как Дрю делает пасс. Мяч крутится в воздухе, быстро и уверенно приземляясь с идеальной точностью в огромной руке принимающего. Игроки смеются и бегут к Дрю, подбрасывая его будто мяч, а затем тренер комментирует игру. Я слишком далеко, потому ничего отчетливо не слышу, и мне это даже нравится.

Садясь в нескольких футах от пары молодых парней, обсуждающих впечатляющую игру Бойца Бэйлора, я чувствую навалившееся онемение. Безопасность. Солнце опускается ниже линии трибун, и мое место оказывается в тени. Спасая от жары.

Дрю совершает еще несколько бросков, каждый из которых дальше предыдущего и имеет иное направление, другую технику выполнения. На нем надеты шлем, баскетбольные шорты, достигающие его колен, и его толстовка со специальными защитными вставками. И каждый раз, когда Дрю делает бросок, из-под толстовки выглядывает небольшой участок его плоского живота. И лишь от этого вида все мои интимные местечки сжимаются.

Мне не следует быть здесь, сидеть и мечтать, как делают некоторые. Шум в моей голове от разговоров посторонних вокруг постепенно стихает, и я остаюсь практически в одиночестве. Но все еще не могу найти силы, чтобы встать и уйти. Мне нравится наблюдать за движениями Дрю, видеть, как он взаимодействует с другими игроками и тренерами. Они любят его. Это видно невооруженным глазом. Так же как и радость, которую чувствует Дрю. Он будто светится. А это всего на всего тренировка. Я ему завидую. Я никогда не чувствовала себя так от какого-либо занятия.