— Кушанье солоненько состряпано! Али ты, хозяюшка, в кого-то влюблена?

— Ах, милый суевер! Влюблена — и сколько лет! — в тон ему ответствовала Катерина Яковлевна, залившись нежным румянцем. — Да всё в тебя, в тебя, Ганюшка!..

— Ну ладно, — посветлел губернатор. — Тогда попотчуй нас к чаю сдобниками. Да вели подать на стол сахару и колотого и толчёного...

Рёв, гиканье и свист заполнили площадь. Нерадивый отставной бомбардир, спавший в приворотной будке, кинул алебарду и прыснул вдоль улицы. Против окон в сопровождении двух штаб-офицеров остановил коня Загряжский — тучный, пучеглазый, длинноносый, в зелёном генеральском мундире. Он размахивал шпагою и кричал дискантом:

— Эй, губернатор! Выходи, обидчик, потолкуем!

Кондратий побежал было в людскую за ополчением, но, убедившись, что прямой опасности губернатору нет, воротился, покачал сивеющею головой:

— Ишь пялится пучеглаз, ровно сирин ночной! Спородила его мать, а ума не вложила...

Державин не выдержал, вскочил на высокое окно:

— Пошто ж ты сильничаешь, ирод? Уважай государынину власть!

Загряжский ещё пуще выпучил глаза:

— У меня, вишь, никому спуску нет! И ты для меня не губернатор, а... — и он похлопал себя по широкой заднице, обтянутой голубыми рейтузами.

Гасвицкий побагровел:

— Ну, погоди, я тебе сошник твой длинный переломаю!

Он выхватил у Кондратия фузею и на тяжёлых ногах кинулся к двери. Но Загряжский стрекнул шпорами лошадь и полетел центральной улицею, выкрикивая срамные слова.

— Ну что с ним прикажешь делать! — сокрушённо сказал Державин вернувшемуся другу. — Ведёт себя татски, да и тверёзым никогда не бывает.

Проводив Катерину Яковлевну, старые друзья сидели за ужином. Им прислуживал Кондратий, который рассказал об услышанном от соседской кухарки:

— Наш-то енерал с двумя пистолетами ворвался в обед к господину Арапову при больших гостях. Слуги попадали, как сноповье. Стращал разными угрозами ваше высокопревосходительство. Грозился, что дождётся ночами вашего выезда...

Сержение генерала не испугало Державина. Бесило другое: опять секретарь Гудовича Лаба, проворный, умеющий подольщаться к разного характера людям, вместе с вице-губернатором Ушаковым зачнёт плесть свою паутину. А Гудович, видать, человек слабый или, попросту сказать, дурак, набитый барскою пышностию. И наушничанье сие он воспримет как новый знак неблагополучия в губернии Тамбовской...

Внизу раздались тяжёлые удары в дверь. Губернатор поднялся:

— Кондратий! Ежели это давешний безобразник — впусти, мы с ним объяснимся.

Один из офицеров, сопровождавших днём Загряжского, развязно вошёл в кабинет:

— Имею честь, ваше высокопревосходительство, передать вызов от его высокопревосходительства генерал-майора Загряжского на дуэль. Как благородный дворянин он предлагает вам кровью смыть нанесённое ему оскорбление.

— Гаврила Романович! — медведем поднялся Гасвицкий. — Дозволь я вместо тебя отправлюсь на дуэль. Могу на шпагах, могу и на пистолетах, а могу... — он растопырил огромную свою пятерню, — и на кулачки вызвать...

— Постой, братуха, дело сурьезное! — усадил его Державин и оборотился к офицеру: — Я как губернатор дурачества такого совершить не могу! — он повысил голос так, что слова его были слышны за окном, где в темноте прятался Загряжский. — Но если господину генералу угодно объясниться со мной по какому-то частному делу — прошу его к себе. Если же у него дело официальное — приглашаю его как правитель в наместническое правление во время присутствия. Честь имею!..

Офицер растворился в темноте, а затем двенадцать копыт, высекая из булыжника искры, загремели по площади.

Загряжский ускакал в Рязань к Гудовичу, а когда и там не нашёл поддержки, поехал жаловаться на Державина в Киев Потёмкину.

С тяжёлым сердцем покидал Гасвицкий своего друга. Он подметил за ним не только обычное любление правды.

Окружённый большею частию чиновниками корыстными и коварными, губернатор порою попадал в неловкое положение. Спасский капитан-исправник Рогожин беззастенчиво грабил крестьян и, собирая подати, вместо положенного законом рубля брал десять. Кто-либо осмеливавшийся противодействовать его алчности тотчас подвергался жестокому наказанию. Приказчик полковника Мельгунова Ульяновский, просвещённый и гуманный человек, описал подвиги Рогожина, послав бумагу губернатору. Однако спасений нижний земский суд обвинил во всех грехах самого Ульяновского.

Во время разбирательства в Спасск приехал Державин. Губернатора поджидала депутация. По наущению Рогожина восемь стариков подали Державину жалобу на Ульяновского, выхваляя капитана-исправника как примерного начальника. Когда Гудович решил поступить с преступником по всей строгости законов и отправить его в уголовную палату под суд, за Рогожина вступился Державин, и капитан-исправник позднее поплатился одною отставкой.

Одним из главных виновников неприятностей, выпавших на долю тамбовского губернатора, был местный купец Матвей Петров Бородин.