Шрифт:
Рылястый Бельский толкнул его в бок. В залу вошла губернаторша. Когда все отвернулись от Державина, Катерина Яковлевна порешила посещать все вечера и балы, словно бы ничего с её мужем не приключилось. Хозяин, резвунчик, хоть и в возрасте, подскочил к ней и провёл к дамам, сидевшим на другом конце залы. Умолклые было разговоры возобновились. Толстая Чичерина громко сказала жёнам Лабы и Ушакова:
— И правду говорят! Стихами поднялся, так и сиди смирно. А то хочет всё на свой лад вершить!
— Неблагодарная! — вырвалось у Катерины Яковлевны, не понимавшей, что ей устроена засада. — Не твоего ли мужа облагодетельствовал Гаврила Романович по приезде в Тамбов?
Ответом ей было только улыбание.
— Да не будь его, — продолжала губернаторша, увлекаясь гневом, — последовал бы твой муженёк в отставку, если не куда подальше!
— Ничего! — заколыхалась Чичерина. — Убрыкается её супруг — тише будет!
Катерина Яковлевна поднялась. Лицо её вмиг стало мраморно-белым.
— Скурёха бесстыжая!
Задев Чичерину по лицу опахалом, губернаторша выбежала вон. В ту же ночь она занемогла. В Питер на высочайшее имя полетела жалоба оскорблённого Чичерина, обвинившего Катерину Яковлевну в учинении драки.
«...Погубернаторствовал, правдолюбец? Рыцарь Печального Образа? У Сервантеса губернаторствовал Санчо-Панса, а в Олонецкой да Тамбовской губерниях — никак Дон-Кишот. Ах, воистину, всё начинай сызнова, доказывай, что чист и невинен. И кому? Всё блудникам и мздоимцам! От этой беды мне, кажется, не унырнуть. Ну что ж, привыкай, коровка, ко ржаной соломке. Пусть я дурен, худое имею воспитание и бешеную голову, но рассудка от меня, думаю, никто отнять не может! Трудился честно, даже о стихах позабыл. За все-то губернаторство в Тамбове и написал кроме немногих мелочей только две порядочные пиесы: «На смерть графини Румянцевой» и «Осень во время осады Очакова». Не до того было. И вот: я приехал сюда огурчиком, а теперь похож на вялую репу...»
Отрешённый от должности и преданный суду сената, Державин выехал в январе 1789-го года в Москву.
Глава шестая
«НА ВЗЯТИЕ ИЗМАИЛА»
Гром победы, раздавайся!
Веселися, храбрый Росс...
1
— Эк тебя разнесло! — не удержался отставной губернатор.
— Да и ты, Гаврила Романович, не помолодел, — в тон ему отвечал Храповицкий. — Вона паричище какой нахлобучил! Небось своих-то волос уж мало осталось...
Да, Державин за эти годы облысел, а Храповицкий растолстел, и так, что Екатерина II, смеясь над его тучностию, советовала своему секретарю почаще купаться. Теперь Храповицкий перед сном, в надежде, что не будет позван во дворец, любил изрядно покуликовать. Когда же Екатерина II вызывала его в неурочное время, он окачивался водою или пускал кровь, чтобы прогнать хмель. Раз без запинки читывал Храповицкий доклад императрице — она попросила текст. Он упал к её ногам: «У Елагина, на острову, всю-то ночь пропили, матушка государыня. Я и поутру был ещё пьян, и чтобы отрезветь, три чашки крови выпустил. Доклад вашему величеству составил по дороге в коляске, когда везли меня с острова, и читал по чистым листам...» — «Ну, бог простит, — сказала Екатерина II, — да поди же, вели написать доклад». «Руку свою дам на сожжение, — говаривала она в кругу самых ближних, — что Храповицкий не берёт взяток». Наставник юного Радищева, секретарь Екатерины II, с 1778-го года состоящий «при собственных её делах и у принятия подаваемых её величеству челобитных», Храповицкий был гибок, вкрадчив, умел ладить с Вяземским и Безбородко, дружил с камердинером императрицы Захаром Зотовым, который передавал ему самые тайные разговоры. Семейное предание гласило, что мать Храповицкого была незаконной дочерью Петра Великого.
Бесконечной анфиладой комнат, украшенных золочёным орнаментом по молочному стеклу и фарфоровыми барельефами, Храповицкий повёл Державина в кабинет императрицы. Восемь месяцев добивался отставной губернатор этого свидания, боролся с противниками, оспаривал решение сената и наконец выиграл дело. В перламутовой зале Храповицкий остановился и тронул Державина за рукав светло-синего мундира:
— Гаврила Романович, что это у тебя за фолиант?
Державин помахал увесистой книгою в переплёте:
— Подлинники всех писем и предложений господина Гудовича, которыми он склонял меня оставить без расследования расхищения казны, слабо преследовать уголовные преступления и прикрыть непорядки и кривосудие в суде...
— Да ты что? Хочешь государыню занудить? Нет, оставь-ка сей труд здесь и передашь всё на словах...
Державин не без огорчения положил книгу на столик, инкрустированный жемчугом. Он пылал желанием сообщить обо всём императрице — о кознях Гудовича, Коварствах вице-губернатора Ушакова и правителя наместнической канцелярии Лабы, но остудил себя: «Прав Храповицкий! Весьма странно покажется государыне, если я появлюсь у неё с такою большою книгою...»
Екатерина II встретила его в китайской комнате, вычурные узоры которой передавали грёзы европейцев о далёких странах Востока. Императрица сильно располнела, лицо покрылось паутинкой морщин. Ещё бы — шестьдесят годков! Ах, и в сём почтенном возрасте влюбиться в двадцатидвухлетнего конной гвардии офицера Платона Зубова! Верно сказать: то, что издалека казалось Державину божественным и приводило дух его в воспламенение, вблизи оказывалось низким и недостойным великой Екатерины...
Пожаловав поцеловать руку, императрица спросила, какую Державин имеет до неё нужду.