Раз все-таки ему удалось изловчиться, огреть ее. Она вприпрыжку припустила прочь, он — за ней. Гнался с полквартала, потом отстал. Задохся.

Иди, иди! Еще оглядывается!

А она, и вправду, пробежит несколько шагов — оглянется, пробежит — оглянется. Он отвернулся, стоит. Вдруг кто-то как даст ему под коленки! Он руками взмахнул и опрокинулся через подворотню. Поднялся, кряхтит. Ушибся. А Манька уж далеко. Отплатила ему. Потому и оглядывалась. Он посмотрел в сторону, а она тотчас назад и — бац рогами!.. Не зевай!

Ох и зол он был на нее! А после восхищался:

Ну и коза, ну и коза! Тоже самолюбие! Умна, умна...

Пересилила его,— посмеивалась бабушка.

Манька и охотники до чужого молочка

Мы все опасались, как бы кто-нибудь не свернул нашей козе рога в отместку за ее проделки.

В старое время в деревнях кулаки-богатеи придумали такую казнь для блудливой скотины. Скажем, забежит в их огород чужая овца или коза, поймают, свернут рога — на, живи, как можешь. Животное чувствует ужасную боль, голова у него горит, как в огне. Нередко после этого может и погибнуть, а уж комолым останется на всю жизнь, то есть без рогов, это уж непременно. Чужую скотину не жаль; не жаль и людей, которые, быть может, из-за этого зверства остались без своей кормилицы-поилицы.

Я прихожу домой, а Маньки нет. Прибегают соседские ребята Турицыны (дом Турицыных стоял напротив, мы часто играли вместе в бабки): «Спасайте вашу Маньку! Ей рога стягивают!» Я — туда. И вправду, попалась Манька, в руках у злодея. Вертится, мекает, а вырваться не может, он за рог ухватил, крутит, аж покраснел весь, вот-вот лопнет от злости и натуги. Я закричал; обернувшись в мою сторону, злодей выпустил свою жертву, и я увидел, что вместо одного рога у Маньки лишь кровавая шишечка... Свинтил, подлец, успел все-таки! У-у-у, зверь! Да нет, звери так не делают, только злые люди... И откуда берется -столько злости?!

Но я это все выдумал, так рисовало мне мое воображение. Мама говорила, что у меня богатая фантазия.

Пока что рога у Маньки оставались при ней, но поплатиться ей все-таки пришлось, да не за проказливость и неуемную страсть досаждать всем, а совсем за другое.

Утром ее выпустили. Часу не прошло — вернулась назад. Еще издали слышим: «Ме-е! Ме-е!» Жалуется. Что случилось с козой? Глянули и за головы схватились: один бок у Маньки сплошная рана. Кто-то облил Маньку кислотой.

Вот так, не лезь, куда не надо.

Да уж очень жестоко проучили, видать — бессердечные люди... Рана нипочем не заживала, хотя мама позвала ветеринара и пообещала ему хорошо заплатить, если он вылечит козу. Бок промыли, делали какие-то примочки, но он все никак ке зарастал, от него дурно пахло. Все мы сильно переживали за Маньку, только ей хоть бы что. Маньке все было трын-трава. Она была недовольна, что ее не выпускают на улицу, и все старалась шмыгнуть за ворота. Непоседа!

После мы узнали: ее закрыли в чулане, в соседнем квартале. Хотели подоить. А она выбила подойник из рук и была такова. «Ах, ну ладно же!» — решили там, затаили злость. И когда Манька появилась вновь, плеснули какой-то отравой. Ты нам не хочешь молока дать, так мы тебя угостим...

От этого приключения у Маньки на всю жизнь остался голый бок. Там, где обожгло кислотой, шерсть так и не выросла, кожа сморщилась, багровели толстые рубцы. Пропала Манькина красота. Но Маньку это не печалило нимало. Даже ни чуточки. Что она — королева красоты? Артистка? Бегать может, а это самое главное. Была бы еда, были бы афиши!..

Я, школа и Манька

Осенью я пошел в школу. Перед тем мама сходила в школу, познакомилась с учительницей. Учительница спросила:

Какой он у вас? — Про меня, значит.

Да он тихий,— ответила мама.— Будет вести себя хорошо.

В школу явился в новом костюмчике (мама сшила), чистый, тщательно помытый. Не ребенок — картинка.

Кончился первый урок. Все вышли на перемену. И я вышел. Стою около дверей на школьном дворе. Вдруг кто-то налетел на меня сзади, дал подножку, я мигнуть не успел — оказался на земле. В новом-то костюме! Чистый, помытый!

А это Мишка Артемьев. Ему бы вечно бороться да возиться. Сел на меня верхом, сидит и тузит.

И, как нарочно, учительница:

— Ай да Боря Рябинин! А говорили, что он тихий...

Подвел меня Мишка

Потом мы с этим Мишкой Артемьевым, розовым толстяком- крепышом, подружились и даже на одной парте сидели. А тогда, в первый школьный день, уж и досадил он мне.

Началась вторая перемена, а Мишка опять на меня лезет. И опять я внизу, а он — на мне, сверху. Оседлал.

И вдруг будто ветром его сдуло. А надо мной козлиная морда. Манька пришла мне на выручку. Манька тоже пожаловала в школу. Увидела — хозяина бьют, ка-ак даст рогами! Мишка и улетел.