Удивительно было и то, что во всех областях жизни наступило заметное оживление. В лавках появились овощи, торговцы вдруг уверовали в денежные знаки, обращавшиеся в кассах округа «Обер-Ост». Некоторые из них еще верили в царский рубль, надо же видеть дальше своего носа! Для заключения мира хороши и большевики, а через три месяца от них отделаются, и старый добрый батюшка царь вновь будет печься о старой доброй матушке России. В эту важнейшую неделю в жизни взрослых, да и детей, конечно, дни шли, нанизываясь один на другой, и это движение, это оживление таинственным образом перекинулось на все войсковые части, на все служебные инстанции, на все гарнизоны, на всех ополченцев и солдат, рассеянных по области. Вдруг заинтересовались возрастами. Всех солдат свыше тридцати пяти лет велено было переписать, а не достигших тридцати пяти — заново одеть, прикрепить к сборным пунктам, выделить из старых войсковых соединений — пока что на бумаге, но явно с расчетом на движение в пространстве и времени. Освидетельствование, право на отпуск, знание языков — все это вдруг стало играть роль, как в 1914 году, в начале войны. Никто не оставался без дела, от телефонов прямо-таки дым шел, если можно позволить себе такое смелое сравнение. В архивах газет и служебных инстанций открывались ящики, из них извлекались папки с фотографиями: сотни иллюстрированных журналов требовали портретов принца Леопольда, генерала Клауса, германского, австрийского, турецкого министров иностранных дел, по возможности эффектные изображения мужей, имена которых будут, вероятно, бессмертны: ведь это вестники мира после величайшей катастрофы, в которую ввергло или когда-нибудь еще ввергнет себя человечество; так по крайней мере думали тогда, не подозревая, что это заблуждение, ибо, к счастью, будущее скрыто от человечества то радужной, то мрачной завесой.

Между Черным и Балтийским морями выходили газеты на языках всех народов, теперь подвластных немецкой касте господ. В этих газетах бесчисленные пары глаз читали на румынском, украинском, польском, еврейском и литовском языках то, что разносилось по телеграфным и телефонным проводам из Брест-Литовской крепости по всему миру: советская делегация ведет переговоры о перемирии не только от имени народов бывшей царской России, ныне новой социалистической республики, она принимает во внимание права и обязанности всех воюющих наций; по условиям, которые выдвинула Россия, центральным державам не разрешалось снять войска с Восточного фронта и перебросить их на Западный или Южный. Она поднимала свой голос в защиту измученных, усталых от войны народов на всем земном шаре, и тем хуже для англичан и французов, если их правительства не пожелали сесть за стол и вступить в переговоры. По мнению петроградских делегатов, германские, австрийские, французские и английские пролетарии тоже должны вынудить свои господствующие классы к заключению мира, который те не хотят заключить сами. И они смогут это сделать. Ведь все мужчины, женщины и дети вконец изнемогли от бедствий, которые принесла им война на фронте и в тылу. Не сепаратный мир хотят заключить эти делегаты, а покончить с войной, которую политические власти и промышленные воротилы обрушили на свой народы — словно в западню их вовлекли, словно стальную каску на них нахлобучили, словно золотым блюдом приманили.

Читатели газет иронически поднимали глаза, сдвигали очки на лоб, вопросительно смотрели друг на друга: думают ли русские, о чем они говорят? Неужто они до такой степени лишены всякого чутья действительности, неужто они рассчитывают, что и парламентские государства, так же как Россия, расшатаны тремя годами мировой войны, что эти надежды имеют под собой хоть какую-нибудь почву? Если русским армиям, несмотря на всю их храбрость и неплохое руководство, суждено было нести поражение везде, где они сталкивались с германскими силами, то, как утверждали англичане и французы, на западном театре войны немцы тоже нигде не достигли решающих успехов: ни на Марне, ни во Фландрии, ни под Верденом. Вдобавок на Среднем Востоке с каждым годом все больше и больше включаются в игру силы, находящиеся в сфере влияния британского империализма. Индия наращивает человеческие резервы и издавна заложенные в ней творческие индустриальные возможности, Южная Африка и Австралия поставляют десантные войска, Канада от них не отстает. И, наконец — и это отнюдь не самое малозначительное звено в общей цепи, — Соединенные Штаты Северной Америки накапливают на Атлантическом побережье Франции свои военные силы.

Американский пролетариат ненавидит царизм, но поймет ли он диктаторские действия правительства, состоящего из Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и ведомого революционными умами? Петроградцы уже получили урок: послы союзных держав не соблаговолили откликнуться на их предложения или хотя бы на них ответить; они вели себя, как кредитор, которому должник, какой-нибудь крестьянин или ремесленник, не желает вернуть долг и пытается удрать в другой город или в дальние края. Весь мир был свидетелем их высокомерного отпора, весь мир с двойственным чувством следил за брестскими переговорами, раздираемый между да и нет, с ужасом думая о продолжении войны, но пугаясь попытки мобилизовать и повести солдатские массы против господствующей прослойки своих государств. Что же может из всего этого получиться? В лучшем случае сепаратный мир на Востоке, а на Западе — выступление громадных немецких сил, которые постараются добиться победы центральных держав на Немане и Двине, на Маасе и Марне или по крайней мере навязать Версалю условия мира, вроде тех, что с 1871 года фигурируют во всех немецких учебниках истории.

Сосредоточим теперь наши взоры, так долго блуждавшие по сторонам, на тесном кружке друзей, которых война свела, как вам известно, в Мервинске, и прибавим лишь, что на войне пути судьбы неисповедимы. Бертину не пришлось продолжать свою чистосердечную повесть, хотя слушатели, по-видимому, заранее ей радовались. Во вторник четвертого декабря, когда все собрались к пяти часам в комнате Винфрида, случилось нечто неожиданное: хотя сестра Берб приготовила самовар и пять стаканов, и все друзья, даже вечно запаздывавший Познанский, собрались вокруг большого круглого стола, сам хозяин не явился. Его обязанности взял на себя Понт, и Бертин тотчас же понял, что необычная серьезность, даже подавленность его друзей объясняются именно тем, что рассказал фельдфебель. Подавленное настроение особенно ясно отразилось на лицах молодых женщин — на симпатичном южнонемецком лице Берб, озаренном сиянием блестящих черных глаз, и на овальном, бранденбургского типа лице Софи, с красиво изогнутыми губами, в эту минуту сильно сжатыми; подбородок она выдвинула вперед, что придавало ей упрямый, почти ожесточенный вид, а взгляд ее серых как сталь глаз походил на лезвие шпаги в руках фехтовальщика.

Вот что рассказал Понт: сегодня утром позвонил из Брест-Литовска сам Вильгельм Клаус, начальник штаба принца, генерал-майор и способнейший воин немецкой армии. Он попросил к телефону полковника Бекмеллера. Когда Винфрид ответил, что Бекмеллер в отпуске — он только что отразил натиск Брусилова, как обычно, выказав себя великим мастером артиллерийского искусства, — высокое начальство немного помолчало.

— Вы же знаете, что Клаус всегда давит на собеседника всей тяжестью своей личности, даже по телефону. Наш адъютант, должно быть, воочию увидел, как сердито сморщилось безволосое лицо генерал-майора, с неоправленным пенсне на носу: как так, офицер, которого он потребовал, посмел оказаться в отсутствии!

Конечно, генерал тотчас же овладел собой.

— В таком случае, молодой человек, — сказал он, — садитесь-ка в машину и приезжайте ко мне в крепость. Да захватите с собой полный список войсковых соединений, находящихся под командованием его превосходительства фон Лихова. Всех, понимаете, начиная от самых мобильных и до ландштурма. Отправляйтесь сейчас же и будьте готовы здесь заночевать. В сущности, я доволен, что поймал именно вас, вы всю эту механику наизусть знаете.

Этот любезный приказ Клаус сопроводил потоком болтовни, и, пока я помогал собрать материалы, которые обер-лейтенант решил захватить с собой в огромном портфеле, он облегчил свое сердце и рассказал то, что предназначается и для всех вас.

Генерал Шиффенцан, оказывается, вернулся сегодня в Спа, на главную квартиру, а его место на предстоящих переговорах займет генерал Клаус, которому из Берлина назначен в помощь статс-секретарь по иностранным делам, а из Вены соответственно — высший политический советник. Клаус потребовал от Винфрида помочь ему выделить из лиховской армейской группы лучшую артиллерию и пехоту, чтобы в нужный момент влить их в большую западную ударную армию. А до тех пор необходимо держать в полной боевой готовности эту самую армейскую группу, дабы она могла занять Украину и Крым до крайнего побережья Черного моря, включая нефтеносные Баку и Батум.