«Без сомнения да, но лишь тогда, когда Англия и Франция первыми нанесут удар!» [222]

К этому времени президент США уже в течение многих лет занимался возвращением Соединенных Штатов в мировую политику. Поскольку, однако, огромный американский потенциал в смысле активной мировой политики можно было действенно применить лишь в столкновении мирового масштаба, он не останавливался перед использованием в этих целях конфликтных возможностей. Не затем, чтобы сохранить британскую мировую империю или французскую, бельгийскую и голландскую колониальные империи; его также не занимала независимость Польши, ею он, не раздумывая, пожертвует позже в переговорах со Сталиным, так же, впрочем, как и Черчилль. Речь для него шла об увеличении американского могущества. Через своего доверенного Буллита он оказал скрытый нажим на британское и французское правительства, вынудив отказаться от компромиссов с Германией.

Едва ли не со дня на день положение Германии снова драматично изменилось в худшую сторону. Если в начале 1939 года тешились надеждой окончательно консолидировать статус рейха великодушным урегулированием с Польшей, то, после недоброжелательного отказа Польши, оказались перед готовностью к интервенции, провозглашенной обеими западноевропейскими державами, которые, кроме того, заявили о намерении всемерно увеличить свои усилия по вооружению. Скрытая враждебность США и Советской России округляла картину чрезвычайной угрозы рейху.

Известный американский историк Тэнсилл цитирует американского журналиста Верне Маршалла:

«Президент Рузвельт указал (летом 1939 года) Уильяму Буллиту, тогдашнему послу в Париже, письменно сообщить французскому правительству, что, если в случае нацистского нападения на Польшу Франция и Англия не придут к ней на помощь, то этим странам, в случае возникновения всеобщей войны, не стоит ожидать помощи от Америки. Напротив, если Франция и Англия (в случае нацистского нападения на Польшу) сразу объявят Германии войну, они могут ожидать от Соединенных Штатов “любую поддержку”.

Согласно инструкции Рузвельта, Буллит должен был передать это “Джо” и “Тони”, то есть послам Кеннеди в Лондоне и Биддлу в Варшаве. Рузвельт пожелал, чтобы Даладье, Чемберлен и Йозеф Бек были поставлены в известность об этом указании. Буллит, недолго думая, послал письмо Рузвельта курьерской почтой Кеннеди. Кеннеди последовал примеру Буллита и переслал его дальше Биддлу. Когда нацисты захватили Варшаву и Бек исчез, нота Рузвельта должна была попасть им в руки. Человек, сообщивший об этом, видел ее в октябре 1939 года в Берлине [223] .

В отчете Лукасевича, польского посла в Париже, польскому министру иностранных дел Беку о беседе с американским послом в Париже Уильямом Буллитом сообщается:

«Соединенные Штаты располагают по отношению к Англии различными и неимоверно значительными средствами принуждения. Одной только угрозы их применения может оказаться достаточно, чтобы удержать Англию от политики компромисса за счет Франции [224] .

Запись в дневнике Джеймса В. Форрестола, ставшего позднее министром обороны США, воспроизводит разговор с Кеннеди, американским послом в Лондоне, из которого он узнал о заявлении, сделанном Кеннеди Чемберленом, что «Америка (…) загнала Великобританию в войну (против Германии)» [225] . Рузвельт являлся решающей фигурой. Он желал вершить мировую политику, безусловно зная, что с огромным потенциалом Соединенных Штатов он имеет на руках наилучшие карты для глобальной «Powerplay».

В отчете от 12 января 1939 года [226] польский посол в Вашингтоне граф Потоцкий раскрывает польскому министру иностранных дел Беку игру Рузвельта и его соратников. Согласно отчету, острие американской пропаганды внутри страны односторонне направлено против Гитлера и национал-социализма, причем Советская Россия остается совсем исключенной. «Если она вообще упоминается, то это делается по-дружески, и вещи представляются таким образом, как если бы Советская Россия кооперировалась с блоком демократических государств». Потоцкий подробно останавливается на влиянии средств массовой информации, находящихся в еврейских руках. Раздуванием военного психоза президент, по словам Потоцкого, преследует двоякую цель: с одной стороны, он «хотел бы отвлечь американский народ от внутриполитических проблем» путем нагнетания воинственных настроений и распространения слухов об опасности, угрожающей Европе, с другой стороны, американскому народу должна быть навязана непомерная программа вооружения Америки, выходящая за рамки оборонной потребности Соединенных Штатов. Далее Потоцкий пишет:

«Вся проблема обрабатывается таинственным образом: Рузвельту были предоставлены полномочия оживить внешнюю политику Америки и одновременно создать на этом пути колоссальные военные запасы для будущей войны, к которой евреи стремятся вполне осознанно. Внутриполитически очень удобно отвлечь внимание публики от постоянно растущего в Америке антисемитизма, говоря о необходимости защиты веры и индивидуальной свободы перед атаками фашизма [227] .

Если бы для Рузвельта речь шла лишь о мире, он, собственно, должен был бы повлиять на Польшу, чтобы она приняла исключительно благоприятные для Польши немецкие предложения. Но он этого не сделал. Так же он вынудил позднее Японию «сделать первый выстрел» [228] . Речь шла вовсе не о находящейся под угрозой польской независимости, как утверждала пропаганда союзников, а о том, чтобы побудить Германию сделать первый выстрел. Англия надеялась вызвать тем самым военный путч, Рузвельт рассчитывал на глобальное противостояние, которое полностью утвердило бы чрезвычайный вес США. В британско-польском союзе, которым Польша скрепила себя с антигерманской линией, привязав свое процветание и гибель к британцам и тем самым к США, достойно упоминания то, что вмешательство союзных сил было предусмотрено лишь в случае немецкого выступления против Польши, и не предполагалось, если бы Польша оказалась в конфликте с Россией [229] .

В Польше удовлетворенно приняли к сведению, что «Запад» и, в особенности, США пристрелялись по образу врага в лице Германии. В глазах Бека была тем самым создана решающая предпосылка, чтобы отважиться на конфликт с Германией. После переговоров в Варшаве можно было с очевидностью исходить из того, что в недалеком будущем урегулирование немецко-польских отношений недостижимо, не говоря уже о дружеских отношениях в смысле готовности к совместной обороне против Советской России. Польша опиралась на союз с Францией и германо-русские противоречия, которые польское правительство считало непреодолимыми. Стратегически невыгодная немецко-польская граница и все еще существующая чешская армия означали в этих обстоятельствах дополнительную проблему, так как приходилось считаться с враждебностью остаточного чешского государства так же, как и с соперничеством Польши.