Правдивость этого письма Кордта лорду Галифаксу от 29 июля 1947 года [275] клятвенно подтверждается лордом Галифаксом. Следует привести, пожалуй, еще и свидетельсво тогдашнего главы центральноевропейского отдела британской разведки Сигизмунда Пейна Беста по поводу информации, имевшейся в те дни в распоряжении британского кабинета:

«В начале войны наша Intelligence Service располагала достоверными сведениями, что Гитлеру противостояла многочисленная оппозиция, состоявшая из людей, занимавших высокие посты в его вермахте и ведомствах. По нашей информации, оппозиционное движение приняло такие масштабы, что могло привести даже к мятежу и падению нацистов» [276] .

Министр обороны Южной Африки Освальд Пайроу сообщает о «воодушевленном немецкими предателями подстрекательстве к войне (британских) шовинистов в Лондоне» и что «если начнется война между Англией и Германией, то скорее всего нужно ожидать восстания против Гитлера» [277] . А французский писатель Поль Моран пишет в своих воспоминаниях:

«Французские историки «France Libre» («Свободной Франции») могут рассказывать французам, что хотят. Я же был перед ними в Лондоне, начиная с июля 1939 года, и мог непосредственно наблюдать усилия небольшого воинственного меньшинства, которое достигло с Черчиллем шаг за шагом своей цели» [278] .

И наконец, Невилл Чемберлен, исполнявший обязанности британского премьер-министра, доверил своему дневнику 10 сентября 1939 года, через несколько дней после начала войны, следующее:

«То, на что я надеюсь, это не военная победа — я сильно сомневаюсь в ее возможности (I very much doubt the feasibility of that), — но развал немецкого тыла» [279] .

Яснее фактические мотивы британского объявления войны выразить невозможно. Чемберлен был государственным деятелем, несшим, в конечном счете, ответственность за войну против Германии, он, таким образом, является важнейшим свидетелем!

Немецкая конспирация не только способствовала вовлечению Германии в гибельную войну, фактически не сделав соответствующих выводов и не устроив переворот. Обещанием путча заговорщики обманули также Польшу, противника Германии. Та испытала одну из жесточайших катастроф своей истории. И наконец, Англия потеряла свои империю и международное влияние потому, что положилась на обещанный немецкими заговорщиками переворот, не пожелав позднее исправить свой курс.

Надежда на патентованное решение [280] побудила Великобританию объявить войну рейху, и этим патентованным решением явился «развал тыла», под которым следует понимать военный переворот, «обещанный», согласно свидетельству министра иностранных дел Франции Бонне, «неоднократно». Но переворота не случилось — и Польше и Британской империи было отказано в «патентованном решении». Заговорщики заманили своими обещаниями Польшу и Великобританию в войну — и в самый ответственный момент остались бездеятельными.

Но отчего же не ликвидировали Гитлера на самом деле, когда началась война? Не имел ли старый лис от дипломатии Ванситтарт задних мыслей, завершая аффидевит, запрошенный защитой отца на Нюрнбергском процессе, словами:

«Я никогда не одобрял договоров с немцами, потому что немцы редко их соблюдали».

Думал ли Ванситтарт о договоренностях с немецкой конспирацией, не сдержавшей своего слова британскому правительству, а значит, и Польше? Может быть, в высказанной здесь глубокой неприязни к немцам отразилась горечь «обманутого обманщика», осознавшего последствия своей ошибки: положиться в одном из решающих вопросов существования Британской империи на мелких конспираторов. Ванситтарт уже в ходе войны осознает, что эпоха Британской мировой империи подошла к концу и что он внес свой вклад в ключевом пункте в ее стремительный упадок. Его горечь можно понять.

Я слышал после войны, он отнесся так же негативно и к братьям Кордт, когда они обратились к нему за подтверждением их вышеописанной роли. Тогда они, наверно, и подступились с просьбой о нужном заявлении, в конечном итоге, к Галифаксу. Старик Аденауэр знал, почему он отказал именно этому Эриху Кордту в восстановлении в Министерстве иностранных дел:

«Он обманул Риббентропа и мешал его политике. Что даст мне уверенность, что он не обойдется так же и со мной?» [281]

Все европейские державы, при участии которых началась Вторая мировая война — Англия, Франция, Польша и Германский рейх, — вне всякого сомнения надеялись избежать той войны, которая, в конечном итоге, на самом деле вспыхнула. Англичане, французы и польское правительство возлагали надежды на внутренний крах в Германии. Германское правительство, в свою очередь, не могло себе представить, что Польша в данных обстоятельствах позволит довести дело до военной конфронтации.

Как согласуется избитое клише — Гитлер хотел начать против Польши «свою войну», с теми предложениями, которые он вновь и вновь делал Польше почти полгода? Напротив, польский посол уже 26 марта 1939 года заявил в разговоре с отцом, что настаивание на немецком желании воссоединения Данцига с рейхом «будет означать войну с Польшей»! [282] При этом стоит учесть, что Данциг имел свободно избранное (под наблюдением Лиги Наций) немецкое правительство. Гитлер отреагировал спокойно и поручил отцу только дать знать польскому послу, что «разумеется, решение не может быть найдено, когда здесь заговаривают о войне». Это было в конце марта 1939 года, по-видимому, он все еще надеялся на договоренность с Польшей.

То же самое относится и к Великобритании. Даже если запись в дневнике Чемберлена, что он надеялся увидеть «крах тыла в Германии», не была бы известна, это следствие вытекало бы из фактически осуществлявшейся британской политики. Когда еще вручала Великобритания свою судьбу — в данном случае решение о войне и мире — второразрядной стране? Ратификация британского «карт-бланша» Польше в Палате общин после заключения германо-российского пакта ясно показывает, что в Великобритании верили, будто горячей войны удастся избежать с помощью ее формального объявления. Целью, очевидно, являлось: добиться таким путем желаемого ослабления рейха, без того чтобы попасть в полную зависимость от США. Польша была «жертвенным агнцем», и она охотно приняла эту роль, чтобы позволить Англии начать войну, от которой надеялись вызвать «внутренний крах». Польский посол в Париже это осознал, так как в уже цитированном отчете польскому министру иностранных дел Беку говорится: