— Именно поэтому, — ответил Иво. — Ведь память не умирает, потому что каждый, кто примет программу, узнает о величии ушедшей цивилизации. Это все равно, что издать книгу, — пусть даже на свои деньги, тщеславия ради, — но если автору есть что сказать, люди прочтут ее, и она им понравится, они будут помнить об этом человеке долгие годы после его смерти.

— Или написать хорошую музыку, — подхватил Гротон. — Неважно, когда она была написана, важно то, насколько она заставляет слушателя сопереживать.

— Но ведь в нашем случае отсутствует обратная связь! — возразила Афра.

— Она здесь и не нужна. Не тот случай. Древние цивилизации заботились о далеком будущем. Они не заботились о величии в своем времени или своей звездной системе. Они знали себе цену. Но величие в веках, величие во вселенной — этого можно достичь, лишь передавая знания другим. Это доказывает, что они существовали не зря. Они оставили Вселенную богаче, чем приняли ее.

— Может и так, — задумчиво кивнула Афра.

— Нужно быть поэтом в душе, чтобы понять это, — сказал Иво. — Я не желал бы для себя лучшего памятника. Знание — что может быть лучше?

— Я, конечно, не поэт, — подхватил Гротон. — Но я понимаю это. Иногда мне бывает очень плохо, и я начинаю думать, что когда умру, никто, кроме моих близких, не вспомнит меня. Что я уйду без следа.

Иво кивнул.

— И что же, — спросила Беатрикс. Тон ее напоминал сейчас тон Афры. — Жизнь идет — радуйся, а как умрешь — друзья тебе вряд ли понадобятся.

— Это, должно быть, половые различия, — заметил Гротон. — Довольно часто моя жена изрекает то, чего я от нее никак не жду. Интересно, вот в данном случае различие возникает из-за того, что мужчина, как правило, активен, а женщина пассивна?

Женщины гневно посмотрели на него.

— Как бы там ни было, программы включают в себя культуру, — сказал Иво, и две пары женских глаз уставились на него. — Космическую культуру, — поспешил объяснить он. — Во всяком случае, в некоторых из них есть упоминания об этом. Незабываемое зрелище, мне такое даже во сне никогда не виделось.

— Но как это нам поможет не поджариться на ООНовском лазере? — Афра ни на минуту не забывала о нависшей опасности.

— Несколько станций передают информацию о способах адаптации к сверхускорению. Но только в интергалактической программе содержится информация о том, которым мы в состоянии воспользоваться. Для других у нас нет подходящего оборудования.

— Одного вполне достаточно, — сказала Афра.

— Будет не так просто. Он биологический.

— Гибернация! То есть, если мы заморозим себя или поместим в защитный раствор…

— Но у нас нет ни криожидкости, ни криостатов для хранения, — возразил Гротон. — Мы же не можем просто выбросить тела в шлюз для экстренной гибернации. А кто нас разбудит, когда мы будем на месте? Хотя, я могу запрограммировать компьютер, чтобы он потрепал по плечу первого, когда пора будет вставать.

— Никакого замораживания, никаких криостатов, — сказал Иво. — Никакого сверхсложного оборудования. Все, что нужно — немного времени и чистый тазик.

Афра посмотрела на него с подозрением, но от замечаний воздержалась.

— Уж не собираетесь ли вы расплавить нас? — спросил Гротон.

— Вот именно.

— Это, наверное, была юмористическая передача, сын мой.

— Тем не менее, это так. Мы должны расплавиться в протоплазму. В этом состоянии можно перенести любое ускорение, на которое способен Джозеф, и как угодно долго. Недостаток наших тел в том, что они имеют скелетную структуру, действующие органы, работоспособность которых может быть нарушена перегрузками. Я не пытаюсь принизить функциональность нашего организма — в нормальных условиях трудно найти лучшую замену. Но в форме протоплазмы мы почти неуязвимы, поскольку отсутствует структура выше молекулярного, в крайнем случае, клеточного уровня. Жидкость может вынести все.

— Правда, может и выплеснуться, загрязниться, — с отвращением сказала Афра.

— Думаю, нам лучше сдаться ООН, — промямлил Гротон. — Я с трудом представляю себя в виде банки с кремом или мягкого пудинга.

— Я предупредил, что будет непросто. Но успех гарантирован.

— Да? Культурой, погибшей три миллиона лет назад? — раздраженно спросила Афра.

— Ну, я не уверен, что она погибла. И неизвестно точно, насколько она далеко — один миллион лет или шесть.

— Мне намного легче от этого.