Это были последние слова от него. Они остались…

Крестьяне видели, как, втащив на дерево пулемет, они крутили его до последнего патрона. Потом отстреливались из винтовок. Никто не ушел. Все до единого умерли, исполняя приказание. Когда-то, может быть, Россия вспомнит этих бедных детей, которые умирали, пока взрослые предавали.

Мать откопала тело его из общей могилы-ямы. Лицо было спокойно и прекрасно, пуля попала прямо в сердце, и, должно быть, смерть была быстрая. Почти накануне, после трех недель на позициях, он пришел домой на один день. Хотели его удержать еще на один день. Он ответил: „В такой семье не может быть дезертиров“.

А кто вынул его тело из груды других, кто, рискуя жизнью (их едва не расстреляли), откопал его из общей ямы? Четверо волынских крестьян из нашей деревни, которые знали его с детства, и ведь любили „помещика“. Вот судьба. Я работаю до изнеможения, тем скорее пройдет время до могилы» [375] .

По-человечески похоронить Василида помогли его детские друзья, волынские крестьяне из Курган. Эти четверо хлопцев, жившие тогда в доме Шульгиных на улице Караваевской, подошли к рыдающей Екатерине Григорьевне и сказали: «Барыня, шоб нашего паныча отак закопалы без креста, без службы Божией! Так мы цього не дозволим».

В киевской группе датского Красного Креста попросили крытый брезентом грузовик и ночью вместе с Виталием Григорьевичем Градовским, братом Екатерины Григорьевны, они поехали к месту братской могилы. Грунт был свежий, раскопали и увидели 25 убитых юношей. При дрожащем свете фонаря отыскали среди них Василида. Их заметил патруль и вскинул винтовки со словами: «А теперь и матку!» Она крикнула: «Если русские стали убивать мать за сына — стреляйте!» Выстрела не последовало.

Василька привезли в дом, где он родился, обмыли, переодели, уложили в «домовину» (гроб). Православный священник отпел, и похоронили на Байковом кладбище, где лежали его дедушка и бабушка.

Теперь в Киеве было страшно оставаться. Петлюровцы мстили всем, кого подозревали в связях с москалями или гетманом. Так, они собрали в актовом зале 1-й гимназии юнкеров и офицеров — и расстреляли. Уцелел только один. Младший брат Михаила Булгакова Николай успел выпрыгнуть из окна второго этажа в сугроб и спасся [376] .

Генерал Глобачев, бывший тогда в Киеве, вспоминал: «…Гетманская власть пала, уступив место украинской Директории с Петлюрой во главе. Тотчас же начались репрессии по отношению ко всем лицам, так или иначе причастным к прежнему правительству. Прежде всего террор обрушился на голову офицерства, как непосредственного защитника старого порядка. Ужасы террора превосходили по своим размерам даже то, что в последнее время приходилось наблюдать в советской России. Офицеров в форме убивали на улицах Киева как собак. Все, что только имело возможность, скрывалось в подполье или бежало из города» [377] .

Екатерина Григорьевна с двумя сыновьями, Вениамином и Дмитрием, при помощи сотрудников «Азбуки» уехала в Одессу к мужу.

Однако новогоднюю ночь Василий Витальевич встречал в одиночестве. Екатерина Григорьевна, поставив бокал с вином около портрета Василида, ушла. Она считала, что Дарья Васильевна увела за собой ее Василька, и показала мужу, что обо всем знает.

Он остался один перед фотографией и предался грустным воспоминаниям.

«Я смотрел на его портрет, и мне вспомнился романс киевского композитора Калишевского. Романс этот не очень высококачественный, но крайне трогательный. И его с необычайным чувством и пониманием пела Дарья Васильевна, но только для меня. Никто никогда этого романса в ее исполнении не слышал.

Это особенно можно было отнести к Васильку, погибшему девятнадцати лет мыслящему существу, и эти мысли он унес с собой. Когда ему было пять лет, он сидел на коленях у матери, а мимо по Кузнечной улице, в направлении Байкового кладбища шла похоронная процессия. Увидев ее, мальчик спросил мать:

— Мама, что такое смерть?

Она ему ответила сквозь слезы:

— Когда ты вырастешь, узнаешь.

Он узнал, еще не успев вырасти. И это было горько.

Так окончился 1918 год для меня» [378] .

Василий Витальевич чувствовал, что теряет интерес к жизни.

Дальше вступала в силу инерция борьбы.

Еще в конце ноября 1918 года, в связи с падением гетмана, руководящий центр «Азбуки» переместился в Одессу. Шульгин отсюда продолжал направлять все ее отделения, сотрудничая с контрразведками добровольцев и французов. Благодаря «Азбуке» были перехвачены многие донесения большевистского подполья в Москву, изобличен и арестован агент красных Жорж де Лафар. Есть данные, что звезда немого кино Вера Холодная, сотрудничавшая с вражеским подпольем, была ликвидирована сотрудниками шульгинской организации.

Прикрытием контрразведывательной деятельности стала запущенная Шульгиным газета «Россия: одесское издание», ее преемницей после конфликта с французским командованием была «Южная Русь». Ему помогал племянник Ф. А. Могилевский (псевдоним «Эфем»).

В середине января 1919 года его французский друг Энно утратил свое влияние, в город прибыл новый командующий французскими войсками генерал д’Ансельм, который выразил изменения, произошедшие в политике Парижа, в своем заявлении Шульгину: «Мы должны поддерживать у вас все элементы порядка, а до того, кто за единую Россию, кто против, — нам нет дела». Действительно, в отношении Добровольческой армии позиция стала резко враждебной. Французские войска после заключения перемирия с Германией разлагались, надо было искать им замену.