Не знаю, что это было, но я словно покинул свое привычное тело, став высотой в десять футов и приблизившись к Богу. Впечатление было столь глубоким, что не покидало меня в последующие месяцы и придавало мне сил в минуты, когда я в них больше всего нуждался.

Я, должно быть, простоял там не меньше десяти секунд в полной неподвижности, как околдованный. Потом, повернувшись, я пошел назад, не воспринимая ничего вокруг, поскольку мое сознание было целиком поглощено тем впечатлением, которое на меня произвело это место, и я лишь смутно слышал зовущие меня голоса. Она сидела в проломе внешней стены и, когда я к ней подошел, сказала:

— У вас такой вид, будто вы увидели призрак.

Она улыбнулась.

— На что вы там смотрели?

— Ни на что, просто на море.

— Вы думаете о том, что нас ожидает впереди, — сказала она, заботливо глядя на меня.

Смотря на нее сверху вниз, я кивнул. Она поджала свои смуглые колени к подбородку, а треугольный вырез ее футболки обнажал округлость груди, даже отчасти розовые кружки вокруг сосков. Она похлопала по обвалившейся стене рядом с собой.

— Вам страшно?

Я ничего не сказал, и она отвернулась, снова глядя на море.

— А мне страшно, — прошептала она. — Оно такое безграничное. Вот именно это меня страшит. Оно тянется и тянется бесконечно, десять тысяч миль практически сплошного океана. И там, куда мы направляемся, ветры дуют со всех сторон земного шара.

Я сел рядом с ней, и мы вместе глядели сквозь туманную дымку на вздымающиеся и обрушивающиеся волны. Их грохот оглушал, заполняя собой весь мир.

— Он едет с нами, да? — спросил я.

— Ангел? Да, — кивнула она. — Он приведет корабль ко льдам и дальше покажет нам дорогу. Он знает куда, — прибавила она тихо, будто самой себе.

— Вы ему верите?

Она замялась.

— Нет-нет, я ему не верю. Но он нас туда проведет.

— Тогда почему?

— Ах, если бы я знала… — сказала она, глухо рассмеявшись.

Я ждал, но она так ничего и не прибавила.

— Вы в него влюблены? — спросил я.

— Любовь! — возмущенно воскликнула она, но не со злостью, а с презрением. — Для него это нечто непонятное. Невозможно любить такого человека, как Ангел.

— Что же тогда? Он вас очаровал, в этом дело, да?

Она плотно сжала губы.

— Вас это не касается. Впрочем, да, он очень привлекателен. Вы не находите? Он так же привлекателен для мужчин, — прибавила она медленно, — как и для женщин.

Меня это удивило, зачем она это сказала?

— Меня интересуете вы. Я спрашиваю о вас.

С моей стороны это было бесцеремонно, но мне нужно было знать, а сейчас появилась возможность. Атмосфера этого места, установившаяся между нами доверительность, все к этому располагало.

Она будто бы нехотя кивнула:

— Да, пожалуй. Так уж вышло. Он исчадие ада, но ему невозможно противостоять…

Она умолкла, едва заметно, будто вздрогнув, пожав плечами.

— И он мне не брат.

— Даже не сводный?

— Нет.

— Кто же тогда его отец?

— Откуда, черт возьми, мне это знать? Я его почти не видела с тех пор, как умер мой отец.

— А что Карлос тогда? Он ваш родственник, вы говорили?

Пропустив мой вопрос мимо ушей, она обернулась ко мне и спросила, зачем Айан нас сюда привез.

— Зачем ему так нужно было в Чан-Чан? Эти глиняные стены, они так угнетают.

Чуть помолчав, она прибавила:

— Он никогда ничего не делает без причины. Это его актерство, акценты, перемены настроения — все это намеренно, по моему мнению.

Она снова посмотрела на меня, ожидая, что я на это скажу. А я подумал, боже мой! Мы собираемся заточить себя в хрупкую скорлупку маленького суденышка, которое станет нам плавучим домом, и все мы, по крайней мере трое, питаем друг к другу враждебные чувства и движимы непонятными мне намерениями.

Будто прочтя мои мысли, она кивнула:

— Глядя на море, вы имеете все основания бояться.

— Я не боюсь, — уверил я ее. — Лишь слегка обеспокоен.

— Слегка обеспокоен! — захохотала она, передразнив мое произношение.

— Так как насчет Карлоса? — напомнил я.

— А что с ним? С ним все в порядке. Полиция во всем разберется. И если они арестовали парня, они его освободят, как только поймут, что тело не мое, а какой-то несчастной доклендской проститутки.

— А как же ваша сумочка?