Шрифт:
– Н-нет.
– Приходит комендант Кремля с плановой инвентаризацией к Хрущеву и строго так говорит: неувязочка, мол, Никита Сергеевич. Тот ему: а что такое? Комендант: ну как же? Вы ведь, когда к своим обязанностям приступали, в Мавзолее двоих принимали? А сейчас там одного не хватает. Недостача.
– Кх-м…
(А вот интересно: сразу Грибанову настучит? Или в накопительное дело отложит? Кстати сказать, мало кто в курсе, что наш шеф такие анекдоты собирает со всей страстью коллекционера. В недрах его генерал-лейтенантского сейфа под них даже папочка особая заведена.)
– Вот и я о том же. Между прочим, заметка товарища Сидорова по форме, конечно, грубая, но вот по содержанию… Коли и в самом деле целых… сколько?
– Три.
– Целых три дня провисела. Все, уноси эту школьную самодеятельность и впредь подобными темами настоятельно прошу меня не грузить. Дожили! Студентишке-шалунишке самостоятельно жопу надрать не могут – обязательно надо цельного генерала привлекать! Что намедни в Третьяковке, что сейчас. И ведь, что характерно, все у них, понимаешь, «провокация».
– Просто я подумал…
– И как оно? Понравилось думать? Запомни на будущее: вот, когда ты, Олег Сергеевич, с девочкой разок в киношку сходил и весь сеанс ее на заднем ряду щупал, а через месяц она заявляет, что беременная, – вот это и есть она, провокация! А тут? Тьфу! Между прочим, всё это…
(Здесь я для наглядности ткнул Маркова носом в лист ватмана. Правда, всего лишь в образном смысле. Хотя, по мне, так много пользительней было бы – в натуральном.)
– Всё это – ваша пресловутая оттепель! Такие вот, с позволения сказать, студиозные передовицы – цветочки. Ягодки впереди будут. Ибо существует непреложная истина: когда нравы падают – империи рушатся. Ты меня услышал?
– Так точно.
– В таком разе свободен. И распорядись, чтобы машину подали. Я в ДК Коммунальщиков поеду.
– Слушаюсь.
Марков обиженно скатал ватман, вернул наследие Ильича на полку и вышел из кабинета.
Через пять минут, выкурив на ход ноги папиросу, последовал за ним и я…
Вот уж воистину: курить – здоровью вредить. Подвела, что и говорить, будь она неладна, папироса. Уйди я хоть на пару минут раньше, столь некстатишной встречи вполне можно было избежать. А так, спускаясь по ковровой дорожке центральной лестницы, я угодил прямехонько в лапы поднимающегося к себе Грибанова.
(Помянул, блин, любителя анекдотов! На свою голову!)
– Добрый вечер, Олег Михайлович.
– Здравствуй-здравствуй. На ловца и зверь. Ты как, торопишься или найдется времечко?
– Если не шибко много, то найдется, – соврал я. (А куда деваться? Как-никак – цельный генерал-лейтенант на рандеву навязывается.)
– Не шибко. Пойдем ко мне, хочу тебе бумаженцию занятную показать.
И мы отправились в начальственные нумера. Смотреть на «бумаженцию».
– Предыстория вопроса такова: на прошлой неделе в Стокгольме в наше консульство обратилась местная фрау по фамилии Свенсон. С просьбой разрешить ей приезд в Ленинград. Якобы с целью посещения могил своих близких – отца и сестры.
(Поскольку наша стихийно начавшаяся беседа не проходила по разряду служебно-деловой, мы с шефом расположились не за его столом-аэродромом, а неформально упали в гостевые кресла возле журнального столика, заваленного свежей периодической печатью. Большей частью «капстранческого» происхождения.)
– Учитывая, что шведы позиционируют себя как нейтралы, – вроде как ненаказуемо? – невинно уточнил я.
– Угу, нейтралы, мать их! Историю с DC-3 подзабыл?
(Историю гибели шведского самолета марки «Дуглас», сбитого нашим истребителем над нейтральными водами Балтики в «черную пятницу», 13 июня 1952 года, я, естественно, помнил. Причем во всех подробностях. Так как в ту пору был лично знаком с тогда еще полковником Федей Шинкаренко, отдавшим единолично приказ о сбитии самолета.) [39]
39
По данным МГБ и ГРУ, шведский самолет мог заниматься ведением радиоэлектронной и воздушной разведки в интересах американцев. И лишь в начале 2000-х годов эта версия получила официальное подтверждение и признание.
– Выяснилось, что фрау сия есть не кто иная, как бывшая советская гражданка Кашубская. Что незадолго до войны, работая в составе нашего дипкорпуса переводчицей, сдристнула и попросила убежища на Западе.
(Сказать, что в эту секунду я… хм… обалдел от поведанного Грибановым, – ничего не сказать.)
– Не может быть! Нелли? Нелли Кашубская?
– А у тебя отменная память, Владимир Николаевич. А вот я, признаюсь, за эту историю лишь теперь узнал. Я ведь в 1941-м в Свердловске только-только младшего лейтенанта получил. А там у нас хоть и заводской край, но все равно: и труба пониже, и дым пожиже. Нам о подобных вещах о ту пору знать не полагалось. Хотя случай, что и говорить, столь же уникальный, сколь вопиющий.