— Эту репутацию еще следует подтвердить, оберштурмфюрер.

— Позволю себе не согласиться. Большинство наших курсантов еще до появления в замке Фриденталь побывали в таких переделках…

Ранке окинул барона снисходительным взглядом и высокомерно отвернулся. Оберштурмфюреру была знакома эта манера офицеров абвера свысока поглядывать не только на созданную Герингом разведку люфтваффе [22] , но и на попытку подчинить себе всю разведку и контрразведку адмирала Канариса, предпринимаемую службой безопасности СС.

— Если кто-то там из ваших взрывников и поработал в деморализованной Польше или в безвольной Франции, — брезгливо поморщился подполковник абвера, — это еще ни о чем не говорит. Истинный агент познается здесь, в России. Кстати, агент Аристократка послужит еще и в нашем тылу, взрывая местное подполье.

Координаты агента подполковник дал неохотно, с жестким условием, что о его существовании будет знать только он, барон фон Штубер, и к помощи его прибегнет только в самом крайнем случае.

— Один этот агент, — снисходительно предупреждал Ранке, — стоит всей вашей группы.

— По этому поводу у нас в СД говорят: «Никто так не склонен к преувеличениям, как «птенцы адмирала Канариса», — прокомментировал его заявление Штубер как офицер службы безопасности СС. — Порой мне кажется, что молва права…

И вот сейчас, только что, Аристократка дала знать о себе двумя сигнальными ракетами, обозначившими главное направление натиска диверсантов, рвущихся к центру.

Высадка десанта незамеченной все-таки не осталась. В гарнизоне объявили тревогу, и какие-то подразделения начали выдвигаться к восточным окраинам города. Авангардная группа диверсантов уже вступила в перестрелку, и барон приказал остальным в бой не ввязываться, а, рассредоточившись, просачиваться в город, обходя места стычек по флангам.

— Нам не нужен бой на окраине. В наших руках должен оказаться весь этот городишко, — напутствовал он своих «скифов-кочевников». — Отныне он ваш, я дарю его вам! — жестом великого завоевателя указывал оберштурмфюрер на предместье, оглашавшееся звуками хаотичной стрельбы и дружным собачим лаем. — Пусть пепелища этого Содома объяснят миру истинный смысл операции «Выжженная степь».

…И вой пикирующих бомбардировщиков, и пулеметная пальба — все это зарождалось в идиллическом полусне, и постепенно, сквозь постельную негу, заполняло ее встревоженное сознание.

Осознав, что родители надолго, возможно, навсегда, покинули и ее, и свой дом, Степная Воительница всплакнула. Правда, она тут же устыдилась своей слабости, но лишь для того, чтобы, проявив «гайдуцкий характер», в конце концов по-настоящему разреветься.

Причем больше всего ей было жаль не родителей, и даже не себя, а дом, где она, вопреки наставлениям, проводила последнюю свою ночь и который уже завтра будет брошен на произвол судьбы. В сознании Евдокимки дом неожиданно предстал в образе некоего воодушевленного существа, члена семьи — преданного остальными ее членами. Ей выпало стать последним из Гайдуков, кто покидает эти стены. Расчувствовавшись, она почти до полуночи переходила из комнаты в комнату, стараясь дотронуться рукой и мысленно попрощаться со всем, что здесь оставалось.

Однако все это происходило еще до того, как Степная Воительница погрузилась в сон. А теперь, буквально сброшенная с кровати воем «мессершмиттов», мощными взрывами и ружейной пальбой, она поспешно облачилась в свое военное одеяние; прихватила санитарную сумку, карабин, подсумок с патронами и, закрыв дом на замок, оставила ключ в условленном месте.

Рассвет еще не наступил, но где-то на востоке небо уже слегка просветлело; воздух казался теплым, но предельно влажным, словно бы пропитанным ночной росой. Он вбирал в себя аромат вишнево-древесной смолы, настоянный на горьковатом запахе полыни.

Евдокимка помнила предупреждение майора о десанте и теперь смогла убедиться, что дядя не ошибся. Судя по стрельбе, доносившейся с разных сторон, нетрудно было догадаться: десантники разбрелись чуть ли не по всему городу. Но основной бой все же завязался в районе железнодорожной станции, которая, очевидно, являлась конечной целью немцев.

Девушка понимала, что вся дальнейшая жизнь ее зависит теперь от того, успеет ли она появиться в госпитале, прежде чем санитарный обоз покинет его. По извилистой тропинке промчалась она через сад, протиснулась сквозь через щель в заборе, пробралась в соседнюю усадьбу. Однако появляться на улице не спешила. Долго петляя по едва проторенным тропинкам, Евдокимка прокралась вдоль живой изгороди; несколько минут выжидала неподалеку от угольного склада, пытаясь понять, что за фигурки перемещаются вдоль его полуразрушенной стены… В конце концов девушка обошла склад, осторожно пробираясь по бурьяну и зарослям шиповника среди долины, где в глубине едва теплилась жизнь какой-то забытой богом и людьми речушки.

Поднебесный вой самолетов уже затих, однако с севера, оттуда, где находилась станция, доносился теперь тяжелый, скрежещущий гул, которого Степная Воительница уже не могла спутать ни с каким другим — это приближались танки. Знать бы только чьи — свои или немецкие?

До больничной усадьбы оставалось метров двести, когда Евдокимка заметила возле какого-то здания два силуэта. Решив, что это красноармейцы, она уже хотела окликнуть их, но в это время один из них скомандовал кому-то, скрывавшемуся по ту стороны ограды, по-немецки: «Продвигайтесь вперед, к центру города. Нужно найти удобное строение, где мы смогли бы держать оборону до подхода основных сил». И сразу же последовал ответ: «Яволь! Уходим!»