— Ну, если первыми, — под общий смех, признал ее правоту капитан, — тогда, конечно. И даже трофеи имеются?

— Это же наша Степная Воительница, эта может, — тут же пришла ей на выручку Корнева. — Сами видели, как она стреляет. Снайпер — и все тут. Да если бы она…

— Отставить бузу! — прервал Зотенко. — Не от тебя доклада требуют.

— А после этого, — обиженно продолжила свой рассказ Евдокимка, — еще и перевязала раненного в ногу старшего лейтенанта. Волков — его фамилия, нетрудно проверить. Я его в дом к старухе Фонюргиной пристроила. Он и сейчас там, пойдите, убедитесь. Кстати, вот, — вынула она из-за голенища небольшой кинжал с резной рукоятью. — Он подарил, из благодарности. Трофейный, у пленного немецкого офицера отобрал, у какого-то барона.

Эскулап-капитан и Корнева переглянулись.

— Ладно, «баронесса», некогда с тобой возиться, — проговорил начальник госпиталя. — Коль уж ты у нас такой лихой стрелок, садись вон в тот грузовик с бельем и прочим имуществом. Поступаешь в распоряжение сестры-хозяйки Игнатьевны. Кроме всего прочего — и в роли охранника. Если учесть, что боеспособной охраны у нас почти не осталось…

— Мы троих бойцов ночью потеряли, когда сюда группа немцев прорвалась, — объяснила Корнева.

— Уложу каждого, кто попытается… — уже на ходу заверила эскулап-капитана Степная Воительница.

Едва она добежала до стоявшего почти у самых ворот грузовика, как мимо него проехал открытый армейский «газик», где сидел подполковник Гребенин. Заметив девушку, подполковник беспомощно как-то оглянулся на нее, однако остановить машину на виду у начальника госпиталя не решился.

Зато Евдокимка вернулась на несколько шагов назад и, затаившись у заднего борта грузовика, принялась выжидать. Очень уж хотелось ей знать, заговорят ли эскулап-капитан и Гребенин о ней, но еще больше ее прельщала возможность самой побеседовать с подполковником.

Тем временем начальник штаба поинтересовался, как идет подготовка к эвакуации, пообещал выделить еще две машины и отделение мотоциклистов для сопровождения…

— Они проведут вас километров десять, чтобы обезопасить от нападения десантников, — услышала она грудной, бархатный голос подполковника. — Однако уходить будете на юго-запад, в сторону реки. На запад повернете только в районе Павловки. Да, это крюк, и дорога там не ахти, зато она находится под нашим полным контролем и не простреливается диверсантами.

— Неужели они все еще в городе?! — возмутился Зотенко.

— У нас нет столько людей, чтобы обыскать каждый двор и выбить их из всех тех нор, куда они заползли. И потом, следующей ночью мы так или иначе обязаны оставить город и отойти за Ингулец; соответствующий приказ уже поступил.

— Вот оно как ситуация разворачивается… — многозначительно протянул начальник госпиталя.

— Как чувствует себя ваша новая санитарка Евдокия Гайдук? — сменил болезненную тему начальник штаба.

— Прекрасно служит, — нехотя ответил эскулап-капитан. — И только что даже успела отличиться в боях с диверсантами.

— Еще как отличиться! — тут же включилась в разговор Корнева, старавшаяся дальше, чем на три шага, от своего кумира-капитана не отходить. — Она ведь у нас — заправский снайпер. Пока на рассвете добиралась от дома до госпиталя, двоих диверсантов уложила. Теперь трофейным кинжалом щеголяет.

Выслушав еще несколько восхищенных реплик медсестры, Гребенин уведомил «госпитальеров», что мотоциклисты присоединятся к ним в пути, на выезде из города, и решительно направился к Евдокимке, которая уже поняла, что прятаться бессмысленно.

— Все то, что я только что слышал, правда?

— Похоже, что правда, — пожала плечами девушка, поправляя заброшенный за спину карабин. — Один диверсант был в немецкой форме, а другой — в нашей, красноармейской, но стреляли из засады они вместе, по нашим, и переговаривались тоже по-немецки. Наверное, где-то там, у ограды, и лежат.

— Верю, верю… — сдержанно, с едва уловимой улыбкой на губах, произнес подполковник. — Ты явно не из тех, кто станет приписывать себе чужие подвиги.

Его благородное, с удивительно правильными чертами, лицо… Его голубоватые, с легкой поволокой, глаза… Его гладко выбритый, раздвоенный ямочкой, подбородок, который, даже при разговоре, кажется неподвижным… Как же ее тянуло к этому деликатному, худощавому, но столь великолепно сложенному, крепкому на вид мужчине! Каким совершенным казался он сейчас Евдокимке!

В те мгновения, когда Гребенин стоял перед ней, девушке не хотелось помнить ни о том, что ей только-только исполнилось семнадцать, ни о разнице в возрасте… Она даже не способна была понять, влюбилась ли в этого мужчину. Или же он всего лишь обладал какой-то неизвестной, непостижимой силой притяжения — не только ее, но, увы, и многих других женщин. Вон, даже преданная эскулап-капитану Корнева на какое-то время позабыла о своем кумире и пялилась на подполковника, стараясь уловить каждое его слово, каждое движение…