Шрифт:
Он вышел в степь, над горизонтом вспыхнула ослепительная зарница. Густой предгрозовой ветер ударил в лицо мелкой цветочной пылью. Из темноты появилась женская фигура. Он узнал Марию Захарченко.
— Добрый вечер, Александр Павлович. Один гуляете?
— Так же, как и вы.
— У меня никого нет. Я всегда одна.
— Несколько раз встречал вас с одним офицером.
— A-а... с Максимом Павловичем. Мы с ним разговариваем о войне. Он никак не может смириться с тем, что я женщина-солдат. Стреляю и рублю не хуже мужчины. Других разговоров у нас с ним нет. А к вам жена приехала, а вы один.
— С ней я днём гуляю.
— Я рада за вас. И за себя.
— Почему за себя? Не понимаю вас, Мария.
— Вы — единственный мужчина, о котором я думаю, как о мужчине. Вы — настоящий воин, смелый в бою и не боящийся чужой крови, как большинство этих интеллигентиков. Пока вы были одни, я мучилась и боролась с собой. Боялась, что вдруг потеряю стыд и приду к вам. Хорошо, что она приехала. Прощайте.
Мария вдруг приблизилась к нему, поцеловала куда-то рядом с бородой, засмеялась и исчезла во тьме.
Он вернулся домой в состоянии, которое не смог бы объяснить словами, но знал, что все его дела верны, все его мысли точны, все его поступки необходимы. Взял смертный приговор военно-полевого суда полковнику Щеглову и решительно написал: «Утверждаю. Кутепов».
Полковника расстреляли в два часа ночи. Рассказывали, что он до последней секунды надеялся на помилование.
15
12 июля состоялось производство юнкеров в офицеры. Всё происходило по традиции: вынос знамён, поздравление генерала, вызов юнкера из строя и вручение ему погон подпоручика, а главное — солнце целый день, и, конечно, блестящий парад под оркестр.
После торжеств ещё толпились на плацу. Воронцов подошёл к Марии — нельзя было не увидеть её счастливую улыбку, превращающую её в девушку, едва ли не в девочку. Максима Павловича она приветствовала такой же счастливой улыбкой.
— Какой чудесный праздник, — сказала она, — и сегодня как раз день ангела Александра Павловича. Он приглашает всех офицеров.
— Здесь я был обязан присутствовать по долгу службы — туда я не пойду.
— Не ходите, — Мария презрительно шевельнула губкой, — вас никто не тащит. Я знаю, что вы не любите генерала. И знаю, почему.
— Почему же?
— Не скажу. А на открытие памятника 16-го придёте? Или по долгу службы? Да. Июль — месяц праздников.
Не может какой-то угрюмый капитан испортить настроение Марии.
— Да. Июль — месяц праздников, — согласился Воронцов, — и начался он с того, что в ночь на 1 июля расстреляли полковника Щеглова.
Мария перестала улыбаться.
— Он посмел выступить против генерала Кутепова, — со злостью сказала она. — Так будет с каждым, кто посмеет. Сама буду расстреливать. Берегитесь, Максим Павлович.
Она отошла от Воронцова, увидела оживлённого Кутепова, стоящего в кругу офицеров, и вновь на её лице возникла улыбка счастья.
16
16 июля памятник был открыт. Каменный конус около 5 метров высоты с мраморным крестом на вершине. Воронцову хотелось сказать — не с крестом, а с крестиком. Непропорционально мал казался этот общехристианский равноконечный крест. Может быть, символично? Может быть, мало христианского духа в том, что люди захотели увековечить памятником?
16 декабря Кутепов прощался с лагерем и с памятником. В такой же день со штормовым морем помойно-свинцового цвета, в какой год назад здесь всё начиналось. С группой уезжающих офицеров подошли к памятнику, подумали, повздыхали, поговорили. У многих на груди — памятные чёрные крестики с надписью «Галлиполи 1920—1921».
— Вы целый год несли крест, — сказал Кутепов, — теперь этот крест вы носите на груди. Объедините же вокруг этого креста русских людей...
Воронцов и Мохов стояли сзади, в стороне от других.
— Египетским пирамидам более 40 веков, — проговорил мрачно Воронцов, — их камни скрепила великая вера великого народа. Эти камни скреплены воинской дисциплиной, и они развалятся через несколько лет.
— А надпись, а память? — возмутился Мохов.
— Да. Надпись.
«Первый корпус Русской армии своим братьям-воинам, в борьбе за честь Родины нашедшим вечный приют на чужбине в 1920—1921 годах и в 1845—1855 годах в памяти своих предков-запорожцев, умерших в турецком плену».