— Антон Иванович, это моя батарея решила исход боя.

— Поздравляю, Александр Павлович, вы отлично спланировали.

Май-Маевский, находящийся в окончательном состоянии «после», доказывал вежливо слушающему Врангелю, что Деникин совершил ужасную ошибку, вступив в законный брак.

— И всё потому, что не читал Диккенса, — объяснял новый командующий Добрармии. — Старый Уэллер у Диккенса говаривал: если тебе когда-нибудь перевалит за пятьдесят и ты почувствуешь расположение жениться на ком-нибудь — всё равно на ком, запрись в своей комнате и отравись, не мешкая.

— Но у него удачный брак, — возразил Врангель. — Дочери уже три месяца.

— За три месяца неженатый командующий дошёл бы до Москвы...

— Дойдём и с жёнами, — усмехнулся Врангель. — Видите, как хорошо бегут.

Бежали не все. Некоторые части отступали в порядке, отстреливаясь. Какой-то зоркий красный пулемётчик разглядел блеск стёкол биноклей на высотке и направил туда очередь. Дымников почувствовал, что его правую руку ошпарили кипятком, а затем длинным острым ножом насквозь проткнули плечо. Он закричал, упал и потерял сознание.

Утром в лазарете первым, кого он увидел после врачебного осмотра, был Вальковский. Тот самый константиновец, с которым вместе ехали из Питера; тот самый, у которого трагически погиб друг юнкер. Вальковский сидел в инвалидной коляске. Обе ноги отрезаны выше колен.

— В зимних боях, — объяснил Вальковский. — Осколки и мороз.

— Возьмём Москву — для вас, для таких, как вы, всё будет, — не очень убеждённо сказал Дымников.

— Может быть.

— Что?

— Может быть, возьмём Москву, а может быть, и нет. Все против нас. Кулаками грозят, камни в окна кидают, песни поют: «Смело мы в бой пойдём за власть Советов...»

— Что родители?

— Случайные вести доходят. О ногах я им не сообщал. Лучше умереть.

— Жить всегда лучше.

Пришёл Кутепов, серьёзный, сочувствующий, готовый сражаться до конца. Вальковскому сказал:

— Здравствуй, герой. Тебя не забываем. Всё, что надо — требуй.

— Ноги! — вдруг закричал Вальковский. — Ноги мне на-адо! Дайте мои ноги!..

И забился в истерике. Появились медсёстры, Вальковского увезли. Кутепов хмуро сказал:

— Солдат должен оставаться солдатом до конца и не хныкать. Мы расстреливаем мальчишек-комиссаров, и они не плачут, а поют свой «Интернационал».

Дымников промолчал: истерика Вальковского была ему ближе, чем «Интернационал».

— А с вами всё хорошо, Леонтий Андреевич. Раны лёгкие, сквозные. Скоро вернётесь в батарею. Чем скорее — тем лучше: начинаем наступление. Только вперёд. Вас представили на капитана, получите крестик и значок первопроходца...

Меженин возвращался с упакованными в клеёнчатый пакет советскими деньгами, предназначенными для группы, отправлявшейся в тыл красных. Штаб Орлова помещался в вагоне на запасных путях. Рядом — товарняки, мёртвые паровозы, но к возвращению штабс-капитана здесь почему-то всё изменилось. Ушли товарные поезда, исчезли паровозы, и через несколько путей открылся длинный салон-вагон генерала Май-Маевского. У площадки — двое часовых. Из-за вагона трещал автомобильный мотор: кто-то пытался проехать через пути. Эти звуки насторожили молодую женщину в тёмном костюме и очках, спешащую к вагону Орлова. Пассажиры автомобиля вышли к вагону генерала. Всё произошло мгновенно. Меженин лишь успел спрятаться за одинокий товарный вагон и стал свидетелем странного эпизода.

К площадке салон-вагона подошёл полковник Шкуро с сопровождающими офицерами. Май-Маевский вышел им навстречу.

— Отец! — закричал Шкуро, сняв фуражку и пытаясь поправить густую шевелюру. — Ты со своей ... стратегией не... Мои терцы и кубанцы на эти приказы...

— Успокойся, Андрюша, — уговаривал его генерал, — исправим.

— Ладно, отец! Едем обедать к девочкам. Такие есть. А вот идёт...

Женщина в тёмном костюме ускорила шаг.

— А я её знаю! Лидуха... — закричал Шкуро и выругался в рифму нецензурно. — Ты ж в Харькове сидишь. А ну иди ко мне. Взять её, — приказал полковник своим. — Харьковские делишки забыла, сука?

Однако навстречу им из своего вагона вышел Орлов с несколькими унтер-офицерами.

— Господин полковник, — вежливо, но строго сказал Орлов, — госпожа Горкина вызвана на допрос в контрразведку по приказу Главнокомандующего.

Шкуро выругался и махнул рукой.

— Допрашивай, — сказал он, — может, я и обознался.

Спустя несколько минут Меженин вошёл в штаб Орлова. Тот встретил его недовольно.

— Опаздываете. Что-то там у салон-вагона случилось? Вы видели?

— Ничего не видел, господин полковник.

Орлов смотрел на него изучающе. Потом, когда деньги были выданы и курьершу отправили с сопровождающими, Орлов вновь вызвал Игоря. Двери плотно закрыты, в соседних купе никого, в коридоре — верный часовой.

— Господин Меженин, я старый контрразведчик, и меня очень трудно обмануть. Вы видели выходку Шкуро и о многом догадались.

Орлов резко поднялся и громко, почти в крик, продолжил:

— Куда направляется группа? Знаете? Быстро отвечайте, иначе...

— В Харьков, — пробормотал Меженин.