– Так чего тогда набираешь, если денег нет! Чего тогда столько набираешь!

Я, наконец, рассмотрел – перед кассой стоял мужик из нашего цеха, здоровенный широкозадый сварщик, набравший на поднос столько, что тарелки образовали что-то наподобие египетской пирамиды. Его я видел всего пару раз, в кузнице, а чинить ворота обычно выделяли второго, щупловатого Серегу.

– Сказано же, сегодня зарплата! – закричал сварной в ответ. – Запиши просто на листочке, на сколько я набрал, и…

– А кассу я тебе как вечером сдавать буду! – заорала тетка. – Мне что, деньги тоже цифрами на листочках написать, или ты мне из своих докладывать прикажешь!

– Тебе же русским языком говорят, через полчаса получу и принесу! Бери пока, сколько есть, тут всего-то рубля какого не хватает.

– Эй, на кассе! – заорал сзади высокий тощий мужик с морщинистым лицом заядлого выпивохи, – хорош базарить! Тут люди жрать хотят!

– Небось не помрешь! – бросила объемистая, как и все здесь, тетка по другую сторону витрины. Она стояла возле огромной дымящейся кастрюли и шустро орудовала черпаком, раскладывая картофельное пюре по тарелкам. На алюминиевом боку кастрюли зеленой масляной краской было неровно выведено какое-то слово, заканчивающееся на «т… шка». Буква после «т» была стерта.

– А если помру? – не унимался мужик.

– Сами, небось, молотят без остановки! – поддержал тощего чей-то хриплый голос, но я не разглядел, кто это, потому что мужик был скрыт за многочисленными, выстроившимися в очередь рабочими организмами. – Вон, посмотрите, как они все в три горла наворачивают!

Раздатчица действительно безостановочно что-то жевала, доставая это ложкой из стоящей возле кастрюли миски, и при этом успевала накладывать пюре, делать в нем фигурное углубление, выливать туда ложку подсолнечного масла, бросать рядом шницель, добавлять по соленому огурцу и выставлять тарелки на витрину.

Рядом стояла еще одна раздатчица, разливающая по стаканам компот, кисель, сооружающая сладкие блюда из того же киселя и разрезанной на ровные плоские квадраты крутой манной каши, и у этой раздатчицы тоже была индивидуальная миска, из которой она периодически доставала что-то столовой ложкой и забрасывала в рот.

Третья тетка, выносившая из смежного помещения бачки со жратвой, тоже беспрестанно что-то жевала, как и четвертая, видневшаяся в дверном проеме, склоненная над огромной раковиной с грязной посудой.

– Да они тут все обжираются! – закричала стоящая перед нами с Викентьичем тетка в халате ткачихи. У нее не хватало двух передних верхних зубов, а рябое лицо показалось мне знакомым.

– Не ваше дело! – заорала завитая как пудель Артемон кассирша и на сей раз слова прозвучали невнятно, потому что у нее был забит рот. – Хотим и едим! У нас тоже обед! – Я вытянул шею и сумел рассмотреть, что рядом с кассовым аппаратом стоит большая алюминиевая миска, а сама тетка быстро что-то жует. – Или плати, или…

Тетка орала что-то еще, а сварной неожиданно схватил ложку и стал жрать прямо со своего подноса, из верхней тарелки, где лежал, кажется, шницель с чем-то светлым, рассыпчатым, то ли макаронами, то ли рисом. Кассирша при виде такой наглости заглохла, кажется у нее от возмущения перехватило дыхание или она подавилась, а все вокруг вдруг пришло в бурное движение. Действия сварного словно послужили сигналом, явились спусковым крючком для голодной толпы, которая и без того нетерпеливо переминалась в очереди, мечтая быстрее оказаться за столом.

Народ стал хватать с витрины все подряд и жрать тут же, на месте, почти не пережевывая, заглатывая второе и салаты ложку за ложкой или поднося тарелки с супом к губам и опустошая их прямо так, как пьют воду. Вилками никто не пользовался, потому что вилкой много было не взять. А кто не захватил сразу столовые приборы, хватали и запихивали жратву в рот просто руками.

Мы с Викентьичем сразу заграбастали по паре тарелок со шницелями и картофельным пюре, мгновенно все проглотили, потом я попробовал пролезть сквозь витрину, чтобы добраться до объемистого бачка, из которого тетка в белом халате черпала половником макароны, раскладывая их по порциям, но застрял. Кто-то вцепился в мою лодыжку, попытался вытянуть назад, но я не глядя лягнул раз, другой, на третий попал во что-то мягкое, кто-то охнул и моя лодыжка освободилась. Викентьич некоторое время пытался протолкнуть меня, упершись руками в мой зад, потом махнул рукой и принялся сгребать тарелки, все, что попадется под руку. Я скосил глаза, увидел, что он пьет мусс из глубокой тарелки, и позавидовал, потому что мне тут же жутко захотелось этого мусса. В следующий момент мне удалось дотянуться до бачка со шницелями, я не глядя зачерпнул пятерней обжигающих кожу горячих мясных кусков, набил ими рот и почувствовал, как по подбородку потек жир…

Мне удалось сдать назад и вылезти только благодаря своей массе, потому что со всех сторон навалилась толпа, которая погнула железный никелированный барьер, отделяющий стоящих в очереди перед витриной от находящихся в зале, и едва я успел подумать, что надо было перелезать витрину поверху, как начался полный бардак.

«Ты помнишь, плыли в вышине и вдруг погасли две звезды; но лишь теперь понятно мне, что это были я и ты»…

Тетки-раздатчицы орали в голос, половина из них убежала куда-то на кухню и забаррикадировалась за дверью, тетку на кассе напором толпы выдавило из этой ее кассы, а саму кассу перевернуло, отчего кассовый аппарат с грохотом брякнулся о пол, его ящички распахнулись и из них во все стороны со звоном раскатилась мелочь. Кассирша на четвереньках ползала в ногах обезумевших от голода мужиков, пытаясь выскользнуть хотя бы куда-нибудь, а все продолжали буйствовать, пока не было сожрано все находящееся в пределах доступности.