В состав команды по отбору входили пять человек, как правило, непричастные (не имеющие личного состава). Кроме того, с собой брали врача. Польза от него была одна — если кто подцепит триппер, вылечит без огласки. Команда начинала пьянствовать, как только садилась в поезд, и так — до места назначения.

Прибыли в Ульяновск. Там не по талонам только куриные ножки. Старшим группы был подполковник Хабаров, к слову — ни одного дня не носил ботинок, только сапоги, сам шил форму и полевую сумку:

— Она на моём теле, как портмоне.

И вот этот красавец показал нам пример:

— Найти блядей, чтобы выжить и сэкономить командировочные.

Чем хороши посудомойки: вкусно кормят, и на них жениться не надо. Я сгоряча снял бабу — работала в военкомате, кормила плохо, но всё же… Отец — начальник плодоовощной базы, но там из съестного — только грибы. Я за месяц охлял. Да ещё по ошибке поселился в номере «Люкс», ключи-то одинаковые. Там было неплохо, пока не подселили ко мне одного капитана со значком «отличник связист» на застиранном кителе. Привел я в гостиницу Костю Васильева — нашего полкового кассира. Он в то время заканчивал финансовое училище. Упились, как положено. Мы пьём, а капитан отвернулся к стене, сволочь, и лежит, сославшись на язву. Костя начал примерять его китель:

— Товарищ прапорщик, это мой.

— Нет мой, я тоже хочу побыть капитаном.

Я ему:

— Костя, это же не твой, брось.

Мы тогда пропили пятьдесят рублей — большие деньги по тем временам, а для нас и последние. Я через два дня уехал, а Костя остался учиться без копейки. Присылает телеграмму прямо в часть: «Вышли телеграфом 50 рублей, а то пропаду». Пришлось выслать.

Отбор носил сугубо формальный характер: списки отобранных тасовались как карты при шулерской игр. Сверяешь списки — половины уже нет — кому-то отдали. Начинаешь отбирать заново. В конце концов это надоедает, начинаешь соглашаться со всем. А если упрёшься, следует предельно простой ответ: этого в списках нет, потому что находится под следствием. В конце концов в РВСН попадали и «энурезы» и «психические». Утешало одно: другим доставались такие же.

Мы могли поставить под сомнение заключение призывной врачебной комиссии. Чем Хабаров, старший команды, не преминул воспользоваться. Ходил по семьям призывников, где отцов нет, проверял «нет ли дурных привычек». Пошел слух, мол, набирают в космонавты. А кто не хочет иметь сына космонавтом. Хабарова, естественно, поили счастливые родители, а нам надо было волочь его в номер, он из экономии жил в гостинице КЭЧ, в десятиместном номере. А потом мне надо было добираться через весь город к подруге… Во время одного из таких походов по семьям призывников Хабарова укусила за плечо девка-малолетка. Он пришел, родителей призывника не оказалось дома, начал склонять к сожительству дочку-восьмиклассницу. Все было бы хорошо, но он поленился сходить за конфетами. И надо сказать она его таки капитально тяпнула — прокусила до кости, плечо опухло, чуть руку не отрезали. Приходит:

— А-а-а! Всё нормально было бы.

— Как нормально! Ты её в первый раз видел.

— Мало кого я в первый раз видел.

…Можно было оставаться в командировке неопределённое время, никто бы и не хватился. Но пьянство изматывало. Наконец, давали добро на отправку команды к месту службы. Народ загружали в поезд. Чтобы не перепились и не разбежались по дороге, отбирали документы и деньги. Документы по прибытии на полигон возвращали, деньги, как правило, нет. Кроме того, мы уличили врача в незаконном присвоении денежных средств, выкачанных у семей призывников и отняли где-то треть заработанной им суммы. Мне досталось шестьсот рублей. Изумляло количество мятых трёшек. Скольких он отмазал — половину Ульяновска. По прибытии на полигон врач улизнул, пополнение загнали в карантин. Особенно удивил начальство один, с бельмом.

— Кто же тебя призвал, такого?

Мы, как могли, оправдывались:

— По спискам были другие.

…у него кругом задница. Вина солдата в том, что он есть. То, что он натворил или не натворил, уже служит отягчающим или, судя по обстоятельствам, смягчающим вину обстоятельством. Я всегда завидовал тому, что где-то есть кадрированные части без личного состава срочной службы. Столкнувшись в результате фрунзенской военной реформы 1924 года с угрозой милитаризма, товарищ Сталин пошел по классическому пути: ввел всеобщую воинскую повинность. Теперь его полокводцам было некогда затевать заговоры — они боролись с неуставными отношениями среди подчинённых. С должности их снимали уже не за «бонапартизм», а за «упущения в воспитательной работе». Выдвинутый Брежневым лозунг: «Армия не только школа боевого мастерства, но и школа воспитания» поставил крест на всякой угрозе организованного сопротивления режиму со стороны офицеров.

На педагогическом поприще я расходился с понятиями официальной военной педагогики и психологии. Мне часто бросали упрек досужие замполиты:

— Вы в солдате не видите человека!

На что я обычно отвечал:

— Если я в них буду видеть людей, их потом на убой не погонишь.

Я стал циником, когда в училище прочитал у Герцена о том, что армия, казарма и ношение формы являются наиболее уродливыми проявлениями человеческого общежития. Действительно, зайдешь в бабскую «общагу» — там весело, пьют, гуляют, трахаются. Зайдешь в нашу — трахают уже нас.

Сообщество военных не является коллективом. Это корпорация случайных людей, объединенных волей начальства и вынужденных сосуществовать в казарме определенное время под строгим надзором и регламентацией действий и поведения. Действие — это выполнение команды «Становись!», а поведение — это когда нельзя плевать на начальство со второго этажа и держать руки в карманах. Геологам или полярникам далеко до воинского коллектива: они там вкалывают за большие деньги, сволочи. А здесь, мало того, что солдата не кормят досыта, так ещё заставляют выполнять нудную и ненужную работу. Какая польза от ружейных приемов в бою? Они служат для отупления. С этой же целью распределяется и учебное время: нормальные дисциплины — час, строевая — 2 часа, политическая — 3 часа.