Имя священника почему-то развеселило Сульфата.

– Василием-масилием. Хы-ы-ы, – заскалилось оно. – Знаю, это в честь Василия Грозного. А я Сульфат.

– Сульфат? – удивленно переспросил Василий.

– Ага, – улыбнулось то, приняв удивление за восхищение. – Это в честь предка моего, кажется, деда или прадеда. Был один такой умный, натурально. Он еще в бутылке жил. С коньяка.

Сульфат расхохоталось своей шутке, которую, благодаря образованию, могло понять только оно. Миф о своём знаменитом предке был, конечно, почерпнут из курсов, правда, рассказы о Сократе и Диогене Синопском, жившем в бочке, перемешались сейчас в его голове с восточными легендами о джинне из лампы и выдали вот такой «коктейль Молотова» в бутылке «с коньяка». Вопрос, как мог человек поместиться в бутылке, его интересовал мало: на курсах, как ему казалось, определенно сказали: «Сульфат жил в бутылке», а, значит, жил! Баста! (Ну, что же, все мы иногда делаем ошибки). А вот то, что бутылка была с коньяка – это уже оно само только что придумало!

– Я ещё ребенка своего хотело так назвать, – продолжало Сульфат, – а потом назвал Жека. Кулёвенько, да, «Жека»?! Кажись, Жека! Пожди! Нет, Жека – это у Татьяны, а у меня кто? – Сульфат на минутку задумалось, а затем элегантно прихлопнуло себя по лбу ладошкой. – Ай! Гибралтар! Точно!

Оно подняло глаза к небу и значительно повторило имя, вслушиваясь в каждый слог:

– Гибралтар. Кулёвенько, да?

Но Василий, как ни странно, отнесся к имени на удивление равнодушно. «Раз путается в именах, то ребёнок не с ним, а раз дитя не с ним, значит он – отец», – логически заключил он (наконец-то представилась возможность определить пол собеседника!) и спросил:

– Он сейчас с матерью?

– С кем? – переспросило Сульфат.

– Матерью, ну… Женой Вашей… Любовницей, как у Вас это называется? Кто его рожал?

– С Петрусией что ли?

– Ну… Я не знаю…

– Мы с Петрусией шли мимо центра репа… Ретра… Ну там, где детей делают. Петрусия сказал: ко-че, давай зайдем – мы зашли, сдали, чо нужно и аще всё.

– Так Вы что, ребенка своего никогда не видели?

– Не, чо, я брало её с интерната один раз! Куда-то надо было с детьми ехать… Не помню… Давно было, аще. Я и с Петрусией-то больше не виделась.

«Теперь – лась» – отметил про себя Василий, но вслух произнес: «Понятно».

На трассе снова появился автомобиль. Василий махнул рукой и осторожно отодвинул Сульфата в сторону от проезжей части. Автомобиль снизил скорость, однако когда они поравнялись, из раздвинувшегося прозрачного купола навстречу уху Василия вылетел кулак и ударил священника с такой силой, что будь тот жив – непременно скатился бы с насыпи. Сейчас же вместо этого раздался глухой удар, как о камень, а из салона – пронзительный вопль и такой отборный мат, что просто уши сворачивались. Автомобиль снова набрал скорость и скрылся среди сосен.

– Здесь слишком опасно, – заметил Василий, почесав ударенное ухо и глядя вслед удалившейся машине. Ничего не говоря, он с неохотой подхватил Сульфата на руки и спустился с ним вниз. Сульфат не артачилось.

Спускаясь, Василий обратил внимание на еле заметный голубой луч, тянувшийся в стороне вдоль дороги высоко над землей. Луч походил на блестящий натянутый провод, но сияние его было очень тусклым и равномерным по всей длине. Где он начинался и где заканчивался – определить было невозможно.

Они пошли дальше под сенью сосен, преодолевая бесконечные бугры и ямки. Идти по неровной, мягкой от опавших иголок земле на высоких каблуках, как у Сульфата, было крайне неудобно. Гермафродит спотыкалось о ветки, разъезжалось на шишках, а противные иголки кололи пальцы ног через открытые носы его туфель. Прибавьте к этому комаров, холод и тишину, в которой они шли, и даже Вы согласитесь, что это – невыносимые испытания. Сульфат же впервые оказалось в подобной ситуации, и потому для него это были трудности особого порядка.

Поэтому Сульфат шло медленно, делая маленькие шажки, и в то же время без умолку рассказывало о своих многочисленных друзьях-подругах, а особенно о Манарелле, в которую оно влюбилось до беспамятства, так что если в ближайшее время не встретит её, то не сможет больше жить. Однако рассказчик быстро выбивалось из сил, и с каждой минутой в его голосе всё меньше звучало бодрости, всё медленнее текла речь, длиннее становились паузы.

Василий не замечал этого и даже не слушал Сульфата: его заинтересовал луч, но никаких толковых идей по поводу его природы в голову не приходило.

– Что это такое? – спросил Василий, обернувшись и указывая на это таинственное явление.

Сульфат опешило от неожиданного вопроса, который к тому же никак не согласовывался с тем, о чём оно только что говорило. Оно долго и с непониманием всматривалось в темное небо, а когда, не без помощи Василия, всё же заметило эту голубую линию, собралось было пожать плечами, но вовремя спохватилось, резко опустило их и задумчиво протянуло, выигрывая время для выдумки ответа:

– Ну-у-у-у. Это аще важная штука, они возле дорог всегда. Ко-че, не будет их – и не будет дорог, – наконец, нашлось оно.