Рискованно делать широкие обобщения относительно людей, основываясь на их этнической традиции, но это исследование предполагает существование прототипов. В США евро-американские родители чаще используют авторитетный стиль, чем латино– или афроамериканские родители, склонные к авторитарному стилю воспитания. (Хотя все этнические группы включают в себя все четыре типа воспитания.) Однако азиатско-американский стиль воспитания – неизменно авторитарный.

Например, исследования показали, что китайско-американские родители активнее занимаются детьми, когда они маленькие: учат их читать, писать и считать. Однако они дают детям гораздо больше свободы, когда те вырастают (эта модель страшно схожа со стереотипом финского воспитания).

– В средней школе азиатские родители-иммигранты скорее придерживаются невмешательства, – говорит Рут Чао, более 20 лет изучавшая типы воспитания. – Они уже не дают прямых указаний и не проверяют домашние задания. Они считают, что если приходится по-прежнему это делать, то у ребенка действительно проблемы.

Изучив эти данные, Шляйкер сам последовал этому совету. Они с женой растили троих детей в собственном доме в Париже. Дети ходили в государственную школу страны, которая, как и США, не показала хороших результатов в тесте PISA. До того как увидеть это исследование, он всегда считал, что идеальный родитель должен несколько часов в день помогать своим детям с домашними заданиями или какими-то школьными проектами. Но с этим было трудно: у него часто не было нескольких свободных часов на то, чтобы заглядывать им через плечо. В результате он делал очень мало.

Данные показали, что у него было больше вариантов, чем он думал. С того момента даже в самые напряженные дни Шляйкер, как минимум, спрашивал своих детей, как у них дела в школе, что они проходили и что им больше всего понравилось. Он говорил с ними о всяких новостях. Он по-прежнему не успевал чаще читать своей младшей дочери, но хотя бы знал, в чем себя винить, а в чем нет. Как любой родитель, он хотел, чтобы его дети выросли думающими, любознательными и умными. Какое облегчение, что есть способы повлиять на их обучение – независимо от того, что станет с французской системой образования.

Накануне большого теста одноклассники Эрика совершали тщательно продуманные ритуалы. Младшие ученики мыли классы для старших. Они снимали со стен плакаты и прятали флаги, чтобы сдающие могли сосредоточиться на экзамене, ни на что не отвлекаясь.

В супермаркете Эрик увидел специальную витрину для необычных свечей, которые родители дарили на удачу своим детям, сдающим экзамен, защитных амулетов на время этого испытания. Родители заходили в храмы и церкви, чтобы помолиться за детей.

Страна просто помешалась. Корейская энергетическая корпорация рассылала команды своих сотрудников для проверки линий электроснабжения, обслуживающих места проведения теста. Утром в день проведения теста фондовая биржа открылась часом позже, чтобы освободить дороги для более чем 600 000 школьников, едущих на тест. Такси предоставляли школьникам бесплатный проезд.

В тот день, подходя к школе, Эрик услышал приветственные крики. Его одноклассники выстроились в линию у входа, раздавая экзаменующимся чай и размахивая плакатами с надписью «Удачи!». Старшеклассники брели мимо них, опустив головы, как боксеры, выходящие на бой длиной в 9 часов. Школу по периметру охраняли полицейские, чтобы не давать машинам гудеть и отвлекать школьников. Знакомый мальчик объяснил Эрику, что в этот день младшие школьники не учатся. Потом они с Эриком пошли играть в видеоигры.

Позже Эрик поехал купить кое-что в «Shinsegae Centum City» – крупнейшем в мире универсальном магазине. Во время теста по английскому языку на аудирование, когда посадили самолеты, чтобы снизить излишний шум, он был в кинотеатре.

К тому моменту Эрик принял решение – бросить корейскую школу. Так он не дотянет до окончания учебного года. Эрик проводил каждый день будто в огромной клетке, наблюдая, как другие дети крутятся белками в колесе. Колесо это никогда не останавливалось, оно гремело день и ночь. И он устал тихо сидеть в тени этого колеса и ждать, когда начнется его жизнь в Корее.

Если он собирался выучить корейский язык и сохранить рассудок, то должен был общаться. Он знал, что нужно уходить, но не знал как. Эрик надеялся, что, если он оставит среднюю школу, это не будет значить, что он хочет покинуть Корею.

В тот вечер, когда Эрик блуждал по городу, грузовики доставляли ночной выпуск газет с экзаменационными вопросами и ответами, чтобы люди могли изучить их за семейным ужином. Все это представление казалось Эрику мелодрамой, своего рода «Голодными играми» [41] разума. Почему всей стране нужно сдавать тест в один день? Дети в Миннесоте сдают SAT несколько раз в год, что никак не нарушает обычного течения жизни.

Однако ребенок, растущий в Корее, не мог не понять смысла этого действа: образование – наше национальное достояние. Хорошее образование значило больше торгов на фондовой бирже и авиасообщения. Все, от родителей до учителей и полицейских, играли свою роль в этом спектакле.

В историях Ким и Эрика я заметила нечто общее. В Корее и Финляндии, несмотря на все различия, все – дети, родители и учителя – считали образование серьезной задачей, более важной, чем физкультура или самоутверждение. Это единодушие в отношении важности напряженной учебы приводило к естественным результатам: не только более сложному и целевому учебному плану, но к более серьезной подготовке в педвузах, более сложным тестам, даже к более серьезным разговорам за обедом в кругу семьи. Все, от начала и до конца, требовало большей отдачи.