— А вы сами-то откуда будете? — спрашивает добродушный весельчак Олли.

— Я из Мюррена, — не поддается полицейский.

Воцаряется тишина. Олли начинает напевать себе под нос какой-то мотивчик. Он напевает и при свете полицейского фонарика роется в документах, засунутых в карман на дверце. По спине Перри катится пот, но он неподвижно сидит рядом с Димой. Ни один трудный подъем, ни одна вершина ни разу не заставляли его так попотеть. Олли продолжает рыться в бумагах, и мотивчик звучит уже не так бодро. Я — постоялец «Парк-Отеля», напоминает себе Перри. Люк — тоже. Мы решили помочь бедолаге-турку, который не говорит по-английски и у которого в Стамбуле умирает жена. Сгодится для одноразового использования.

Человек в штатском делает шаг вперед и заглядывает в салон. Олли напевает все менее жизнерадостно. Наконец он в картинном изнеможении откидывается на спинку сиденья… сжимая в руке измятую бумажку.

— Может, вот это вас устроит? — Он показывает полицейскому вторую наклейку, на сей раз с желтым треугольником и без буквы G.

— В следующий раз наклейте обе на ветровое стекло, — советует полицейский.

Фонарь гаснет. Они едут дальше.

Припаркованная «БМВ», как кажется неопытному Перри, мирно стоит на том самом месте, где Люк ее оставил. Ни «башмака» на колесе, ни грубых записок, подсунутых под «дворники», — просто машина, и, что бы там ни искали Люк и Олли, осторожно обходя ее вокруг, в то время как Перри и Дима послушно ждали на заднем сиденье джипа, они ничего не нашли. Олли открыл дверцу, и Люк жестом велел пассажирам поторопиться; в салоне они расселись прежним порядком — Перри и Дима сзади, Олли за рулем, Люк рядом с ним. Перри вспомнил, что во время встречи с полицейским Дима ни разу не шелохнулся. Он ведет себя как заключенный. Мы перевозим его из одной тюрьмы в другую, так что подробности — не его дело.

Перри поглядывал в зеркало заднего вида, ожидая увидеть подозрительный свет фар, но ничего не было. Иногда позади появлялась машина, но она проносилась мимо, как только Олли притормаживал. Перри покосился на Диму. Тот дремал. На нем по-прежнему была вязаная шапочка, скрывающая лысину. На этом настоял Люк — плевать, как она смотрится с деловым костюмом. То и дело Дима приваливался к соседу, и маслянистая шерсть щекотала Перри нос.

Они достигли автострады. В свете фонарей лицо Димы стало похоже на посмертную маску. Перри посмотрел на часы, сам не зная зачем, — в этом было нечто приятное. Синий указатель на аэропорт. Три полосы, две полосы, вот и поворот на подъездную дорогу.

Первое, что поразило Перри, — не подобающая аэропорту темнота. Хотя уже перевалило за полночь, он все-таки ожидал больше света, пусть даже в маленьком аэропорту вроде Бельпа, чей международный статус так и не получил подтверждения.

Никаких формальностей, не считая пары слов, которыми Люк тихонько перекинулся с усталым серолицым мужчиной в синем комбинезоне — судя по всему, единственным сотрудником аэропорта в этот час. Люк показал ему какой-то документ — слишком маленький для паспорта. Возможно, это была визитка, или водительские права, или, например, крошечный, но туго набитый конвертик.

Так или иначе, серолицый мужчина в комбинезоне отвернулся и поднес это к свету фонаря, чтобы рассмотреть получше; когда он вновь обратился к Люку, вещь исчезла — то ли он оставил ее у себя, то ли незаметно для Перри вернул.

После серолицего — который скрылся, не произнеся ни слова ни на одном языке — они миновали череду металлоискателей, но никто не контролировал процесс. Потом — неподвижная лента транспортера и тяжелые двери, которые открылись, прежде чем к ним подошли. Мы уже в зоне вылета? Невозможно! Затем пустой зал ожидания с четырьмя стеклянными дверями, выходящими прямо на взлетное поле. И по-прежнему — ни души, чтобы проверить багаж и самих пассажиров, заставить снять обувь и пиджаки, хмуро уставиться через пуленепробиваемое стекло, сличить с паспортной фотографией и задать несколько зубодробительных вопросов о продолжительности и причинах пребывания в стране.

Если столь подчеркнутое невнимание было результатом действий Гектора — Люк намекнул на это, а сам Гектор охотно подтвердил, — то Перри мог лишь снять шляпу в знак восхищения.

Двери, ведущие на летное поле, показались ему накрепко запертыми, но Люк, надежный партнер по связке, знал, что делать. Он подошел к крайней справа двери, слегка потянул, и — надо же! — она послушно отъехала, впустив в помещение освежающую струю прохладного воздуха. Порыв ветра коснулся лица Перри, что оказалось более чем кстати, потому что он без видимой причины запарился и вспотел.

Открыв дверь в манящую темноту ночи, Люк положил руку — дружески, отнюдь не начальственно — на плечо Димы, разлучил его с Перри и, не встречая ни малейшего сопротивления, повел на взлетную полосу, а там резко свернул влево, увлекая Диму за собой. Перри неловко плелся следом, как гость, который не вполне уверен, пригласили ли его. Что-то в облике Димы изменилось. Перри не сразу понял, что именно. Шагнув за порог, Дима снял лыжную шапочку и бросил ее в удачно подвернувшуюся урну.

Повернув за ними налево, Перри увидел то, что несколькими секундами раньше увидели они, — двухмоторный самолет с выключенными огнями и медленно вращающимися пропеллерами, в пятидесяти метрах от них. В салоне виднелись призрачные силуэты двух пилотов.

Никто ни с кем не прощался.

Перри не знал, радоваться ему или сожалеть. Было столько объятий и приветствий, искренних или наигранных, столько прощаний и объяснений в любви, что в целом они явно превысили лимит, и места для эмоций уже не осталось.

Или, может быть — вечное «может быть», — Дима был слишком взволнован, чтобы говорить, оборачиваться или смотреть на Перри. Может быть, по его лицу текли слезы, когда он шел к маленькому самолету, аккуратно переставляя на удивление изящные ступни, как будто шагал по доске.