– Я… я не могу пить молоко.

– Я смотрел медицинское заключение, у тебя нет аллергии на лактозу. Укройся одеялом и выпей медленными глотками!

– Я не буду!

Он не настаивает. Просто ставит стакан на столик, без театрального вздоха или других проявлений неодобрения, но тонкие губы все так же сжаты в плотную линию, а от одной только попытки поймать его взгляд меня прошибает противным разрядом острой уязвимости.

– Скажи мне, Юля, - никакой наигранности в этом задумчивом взгляде в сторону, в мягкой трактовке риторического вопроса. – Почему тебе так нравится меня расстраивать?

Много ли надо, чтобы паническая дрожь наконец пробила блокаду обманчивого анабиоза? Сколько ударов перепуганного сердечка до запуска красной кнопки бесконтрольных рыданий сорвавшегося сознания? До гребаного дежавю с извержением вулкана задавленного воспоминания с красными каплями крови на белой коже чужих туфель, сжатыми в судорогу пальцами вокруг чужих щиколоток, спазмом горла и меркнущим сознанием? Это долбанное молоко с противной пенкой сейчас единственный барьер между рвущимися канатами самоконтроля и падением в бездну с росписью в собственной слабости. Я не замечаю, что оно обжигает горло, взрывается в желудке вспышкой болезненного жара, с выбросом испарины по лбу и спине, я даже не сразу чувствую прикосновение ладони, перехватившей запястье.

– Ну, что такое? Я сказал, медленными глотками! – он осторожно разжимает мои пальцы, сжавшиеся вокруг стакана в спасительной хватке, чтобы вернуть его обратно на прикроватный столик. Но эти руки не собираются отпускать меня так скоро. Повелительное нажатие на плечи. Погасший в зачатке крик с желанием вырваться и сбросить сильные ладони, эта попытка обречена на провал изначально, я просто закрываю глаза, ощутив, что голова коснулась подушки. Под одеялом жарко, но когда ОРЗ подчинялись температурному режиму…

– Ну вот. Такая послушная девочка. И совсем не трудно, правда?

Трудно. Б..дь, это нереально трудно, но мне наглядно продемонстрировали, чем заканчиваются любые попытки сделать по-своему! Меня не может обмануть его ласковый голос, эта мнимая забота с оттенком неподвластного простым смертным превосходства. Я, наверное, очень хорошо знаю цену подобной ласке, ее синоним – окончательная и безоговорочная ломка. Прессинг под сладким сиропом не спутать ни с чем.

Юля, а ты ожидала чего-то другого? Чего трясешься именно сейчас, если с самого начала нарисовала в воображении картины куда страшнее? Надеялась, что они никогда не воплотятся в жизнь?

Мне хочется сбежать. Дождаться его ухода, и… но я даже не могу упаковать сумку, ничего из того, что висит в шкафу, мне не принадлежит.

– Вы сказали… все в прошлом, – я не плачу только чудом. Наверное, мне нравится ощущение этого напряжения, ужаса, ранимости и неспособности принимать решения, потому что… пустота куда страшнее! – Я могу вернуться домой? Мне же больше никто не угрожает?

Долгий взгляд. Горячее молоко, вкупе с повышенным давлением, кажется, плавит время и пространство под атакой беспристрастного взгляда.

– Если ты не против, то не в три часа ночи. – Одеяло почти до шеи, вместе с властным нажатием. – Раскроешься – никакой прогулки на яхте завтра. Тебе понятно?

Я только потрясенно моргаю, хотя, такие качели куда опаснее для психики. Правая ладонь спускается по руке вниз, огладив запястье.

– Что необходимо для полноценной прогулки на яхте? – тон препода-экзаменатора, и я не успеваю сообразить, как попадаюсь в расставленную ловушку.

– Эммм… наличие яхты? – я ловлю его взгляд, в поиске одобрения правильного ответа, и только спустя несколько минут до меня доходит смысл сказанного. На контрасте с его потрясающей серьезностью это производит эффект домино. Как мало надо, чтобы, умирая от ужаса минуту назад, сейчас закусить край одеяла, не в силах сдержать смех!

– Чувство юмора, Юля! И отличное самочувствие. А теперь спать! – он улыбается взглядом. А я лишь спустя несколько долгих минут, вытирая слезы от смеха, допиваю остывшее молоко под одобрительный кивок…

Глава 6

– Епт твою маму! Это дельфины!

Сегодня мою эмоциональность не вытравить ничем. Такой защитный рефлекс, ноу-хау истерзанной психики, которая уже устала от моих закидонов и решила испробовать все методы, чтобы не двинуться окончательно. Прежний темперамент никуда не делся, просто долго спал, а сейчас спешит отвоевать утраченные позиции. В этой войне против депрессии у него довольно высокие шансы на победу, и я не намерена ему мешать. Правда, помогать тоже – мне проще занять позицию наблюдателя. Ведь «каждый мнит себя стратегом, видя бой издалека».

– Ты слишком часто ругаешься. – Темные стекла очков скрыли взгляд, который вот уже столько времени лишает меня самообладания, но я все равно ощущаю его непроизвольно напрягшимися позвонками. Только ладони крепче сжимают перила белоснежной яхты, а темно-синие волны за бортом больше не кажутся такими угрожающими. Я только утром поняла, как сильно хочу домой, чтобы не ощущать его присутствия и не слышать голоса, который разбивает песчаные замки воли недрогнувшим тембром.

– Не так уж и часто… Правда... – хочется стукнуть себя по лбу за оправдательный лепет. Я с сожалением вздыхаю, когда парочка резвящихся дельфинов, совершив финальный прыжок, исчезает в темно-синих глубинах моря. Еще относительно рано – только десять часов утра, но солнце уже ощутимо припекает. Пока спасает соленый, свежий ветер, который пробрал до озноба на пристани.