Шрифт:
Вы взлетаете на качелях всё выше и выше.
Качели широкие. На таких качелях может уместиться по две Иры и по два Федотова.
Но вам хорошо и так!
Вы взлетаете, взлетаете к чёрным тучкам, которые мчатся по тёмному ноябрьскому небу.
Вы взлетаете…
– Кто тут? – слышите вы. – Кто тут? Кто тут? Кто тут?!
Это твоя бабушка.
– Это мы, бабушка! – кричишь ты, не переставая взлетать к чёрным тучкам.
– Ирочка! – радуется бабушка. – А кто второй?
– Это Феденька, бабушка! – кричишь ты. – Феденька!
– Феденька! – радуется бабушка. – Какое замечательное имя! Такое имя может принадлежать только очень хорошему человеку! Как хорошо, как чудесно, Федя Федотов, что ты зашёл к нам! Сейчас мы попьём чайку! Я ведь пирожков напекла! С яблоками!
Вы хохочете!
Какое счастье! В нашем городе все старушки пекут пирожки с яблочной начинкой!
Вот это жизнь!
– Я люблю пи-рож-ки! – кричишь ты.
– Я люблю пи-рож-ки! – кричит Федя Федотов.
– Я люблю пи-рож-ки! – кричите вы.
А потом!.. Неужели потом, после бабушкиных пирогов, ты его поцелуешь?
Неужели?! Неужели?!
…Как я войду завтра в класс?
Я не знаю…
…Три часа ночи.
Где вы, мои мушкетёры?!
Д'Артаньян задумался; душа миледи представилась ему какой-то бездонной и мрачной бездной…
– Послушайте, – сказал Атос, взяв его за руку, – вы знаете, д’Артаньян, что я люблю вас. Будь у меня сын, я не мог бы любить его больше, чем вас. Поверьте мне: откажитесь от этой женщины! Я не знаю её, но какой-то внутренний голос говорит мне, что это погибшее создание и что в ней есть нечто роковое.
– Вы правы, – ответил д’Артаньян. – Да, я расстанусь с ней. Признаюсь вам, что эта женщина пугает и меня самого.
– Хватит ли у вас решимости? – спросил Атос.
– Хватит, – ответил д’Артаньян. – И я сделаю это, не откладывая.
– Хорошо, мой мальчик. Вы поступите правильно, – сказал Атос, пожимая руку гасконцу с почти отеческой нежностью. – Дай бог, чтобы эта женщина, едва успевшая войти в вашу жизнь, не оставила в ней страшного следа…
Я сплю.
До завтра ещё много снов…
Я подумаю!
Утром я проснулся очень рано.
Я умылся. Оделся. И потопал на кухню.
Я зажёг плиту. Наполнил чайник холодной водой из крана. Поставил его на огонь.
И принялся ждать папу.
Он ещё спит.
Чайник закипает. Я завариваю свежий чай. Достаю из сушки тарелки, чашки, ложки.
Разогреваю булочку на сковороде. Булочка немного подгорает. Но это не страшно. Так даже вкуснее.
– Ого! Ты уже встал? – папа появляется в дверном проёме, растрёпанный, в трусах.
– Да. Я жду тебя, – отвечаю я.
– Меня? – папа чешет свою волосатую грудь.
– Тебя.
– Сейчас! – говорит папа и скрывается в ванной.
Я слышу, как он чистит зубы и плещется под водой.
– Что-то случилось? – спрашивает папа, снова появляясь.
– Да, – говорю я.
– Что?
– Прости Баранова, – говорю я. – Не преследуй его. Пожалуйста.
Папа смотрит на меня так, словно видит впервые.
– Что?! – наконец, выговаривает он.
– Я понимаю, – говорю я, – он поступил плохо. Паршиво поступил. Но он же своё получил? Да?
Папа потихоньку краснеет.
– Папа, – продолжаю я быстро. – Ты только не нервничай. Не сердись. Я, конечно, всего не знаю! Но я же не виноват! Вы ничего не рассказывали. Правда, я не спрашивал… А когда узнал…
– Что узнал? – произносит папа тяжёлым голосом.
– Про тебя и Баранова, – отвечаю я.
– Откуда узнал? – спрашивает папа.
– Мне сказал Боря Баранов, – говорю я.
– Кто это? – папа вертит в руках чашку.
– Брат Баранова, – отвечаю я.
– Откуда ты его знаешь? – чашка опрокидывается на стол, папа её подхватывает.
– Он учится в нашей школе, – говорю я.
– Он твой друг? – говорит папа и продолжает мучить чашку.
– Да, – говорю я.
Чашка снова вываливается из папиной руки.
На этот раз она падает на пол и разбивается.