Нам ещё оставалось несколько шагов до мостков, кстати, с них я и свалился в воду во время прошлых съёмок.

– А ты помирился с Леной? – Василиса тронула меня за локоть.

Я не знал, что ответить, потянулся за платком в карман своей джинсовой куртки, чтобы выиграть время, и нащупал шахматную фигуру – белого коня Гарика. И как он там оказался? И тут мне на помощь пришёл Лёха.

– Ну чего встали? Давайте уже! – крикнул он.

И пошло-поехало!

Рыба клевала так, словно только нас и ждала! Выражаясь рыбацким языком, практически каждый заброс приносил окунька.

Эрнесто громко хохотал – радовался удачной рыбалке.

Пётр с Нелькой принялись собирать хворост. Они развели костёр, повесили котелок и стали варить уху. Словно на скатерти-самобранке, появились пластиковые тарелки, стаканчики, бутылки с лимонадом. И всё это – из вместительного рюкзака художника!

– Пир на весь мир! – воскликнул Эрнесто.

И тут раздался знакомый грохот.

По шоссе на своём «Харлее» гнал Толян. Как он меня нашёл? Кто ему сказал? Мама ведь на дежурстве. Чутьё, наверное, байкерское. Он подъехал к берегу, но мотор не заглушил.

Мне ничего не оставалось, как подойти.

– Я не поеду, – сказал я.

– Да ты что, Вань?! – взмолился Толян. – Не наступай песне на горло!

– Тебя ведь пригласили, – сказал я. – А мне там делать нечего.

– Да как нечего? Бабулька огорчится! Мы с ней уже погоняли по шоссе, как малолетки! Не старушка, а кавалерист-девица! Вот послала за тобой! Приказала без тебя не возвращаться! Иначе, говорит, не будет никакой свадьбы! Ну, Вань! В последний раз!

– Я не могу, мне мама запретила.

Я хотел вернуться к нашей весёлой компании, но Тол ян схватил меня за локоть:

– Ты мне друг или не друг?

– Друг! – сказал я. – Извини, я правда не поеду.

– Друзей надо уважать, – услышал я за спиной.

Это был Эрнесто. Он улыбнулся Толяну и пригласил его отведать ухи.

– Настоящая кубинская уха, – засмеялся он. – Из русского озёрного окуня!

– Я-то поем! Благодарю! – Толян заглушил мотор. – А вот вы ему скажите, чтобы он со мной к старушке отправился! Ждёт она его! Самая уважаемая в этом городе бабулька! Ей сегодня девяносто стукнуло!

Мы попробовали ухи, она, и правда оказалась прекрасной, я такой никогда не ел, а Эрнесто попросил:

– Поезжай, Ваня. У тебя мама хорошая, она не будет ругаться.

– А откуда вы её знаете? – удивился я.

– Я написал портрет твоей мамы в больнице, – улыбнулся Эрнесто.

– Когда папа волнуется, всегда чьи-нибудь портреты пишет, – объяснила Нелька. – Вот наша мама рожала, а папа в это время сидел переживал. И познакомился с твоей мамой.

– Это самая чудесная медсестра, которую я знаю! – воскликнул Эрнесто. – У неё красивые глаза и доброе великодушное сердце!

– Ну что, поехали? – воспользовался моментом Толян.

– Ладно… – вздохнул я. – Уговорили. Только дайте мне самого большого окуня.

– Уха – обалденная! Настоящее топливо для байкера! – Толян сердечно потряс руку Эрнесто, и мы потопали к «железному другу», застывшему в ожидании.

– Сначала заедем домой, – сказал я.

– Без проблем, – ответил Толян. – Хоть на край света, а потом к бабульке. А зачем домой-то?

– Надо, – коротко бросил я.

Дома я открыл ящик письменного стола и секунду размышлял, стоит ли делать то, что я задумал.

– Стоит, – пробормотал я и взял свёрнутый в трубочку этюд.

Я положил его в рюкзак и вернулся к Толяну.

Через минуту мы гнали по трассе к особняку Соловья.

Девяностолетие Глафиры праздновали прямо на лужайке перед особняком.

Мы немного опоздали, поэтому сразу же увидели всех, кто был на торжество приглашён, и, конечно, самого Соловья, Вику и юбиляршу.

Женщины были в бальных платьях. А мужчины, разумеется, кроме нас с Толяном, в строгих тёмных фраках.

Я покопался в памяти: «Бальное платье – это символ надежды юной трепещущей души или опытной женственности. Символ роскоши и праздности. Полу-прилегающий силуэт… струящийся покрой… длинные узкие или широкие юбки… Мех и перья… шёлк… оголённые плечи… серебристые бальные туфельки на каблучках… Фраки и накрахмаленные манишки кавалеров… белые галстуки-бабочки… чёрные лакированные туфли и белые перчатки…»

Мы появились в тот самый момент, когда открыли шампанское и пробка с громким хлопком улетела на крышу особняка. Я остановился. Я не мог сделать и шагу, когда увидел всю эту фантастическую праздничную компанию.