– Дурак! – сказала Дина. – Я ведь… Вот идиот!

– Хорошо, - покладисто согласился Саша. – Мы потом к этому вопросу вернемся. Тем более, что мужчины вроде меня, воины, охотники и все такое прочее, от предложений типа того, что я тебе сказал, не отказываются ни под каким видом. Так что в любое время обращайся – получишь чашечку кофе.

– Правда, что ли? – хехекнула Дина. Она уже явно примеряла на себя роль жены. Размерчик, кажется, подходил.

– Увы или "алас", как говорили древние птеродактили, - выпендрился мой Саша. – Ты не только красивая женщина, не только сексуальный партнер, о каких мечтают цари, но ты еще и друг, каких мало.

Друзей у Саши Ендобы, насколько я понимаю, было не то что мало, их вообще не было. То есть теоретически они наличествовали, но где-то очень вдалеке, на периферии – во Владивостоке, Исфагане и Серпухове. И Дина, предупредив его, стала в одночасье его единственным и самым дражайшим другом.

Кроме, конечно, меня, но обо мне он тогда не очень подозревал.

– Я просто хочу тебе сказать, Диночка, что ты, уж, пожалуйста, на тусовку не приходи. У тебя бубонная инфлюэнца, родильный медиокстаз, перфорация девственной плевры или еще что-нибудь такое же, очень смертельное. Пожалуйста. А?

– Ладно, - ответила ему Дина польщенным голосом. – Не приду. Я согласна. Только без сахара и со сливками.

Вы понимаете? Я лично не понимаю. До меня не доходит, как это – его предупредили о грядущем покушении, ценой, может быть, собственной гибели предупредили, а он не внял. Не внял, потому что перед этим Адамов сыграл с ним в "орел или решку".

И ладно бы он верил в свое околобожественное призвание, так ведь и в это не верил. В удачу верил, в предчувствие, а предчувствие говорило ему, что ничего такого чрезмерно трагического с ним в этот день обязательно не случится. И поперся. Перед этим как боялся выйти из дому, просто стыд, как боялся, а тут поперся. Без страха и упрека. Уже, между прочим, предупрежденный, но ничего по этому поводу не сообразивший, просто пошел и все. В удачу верил, в предчувствие, а предчувствие говорило ему, что ничего трагического с ним в этот день ни при каких обстоятельствах не случится.

Правда, понервничал все-таки. Идти к Адамову ему было близко, он так и квартиру свою новую подбирал специально, чтобы не через весь город.

Дома, когда он метался от кухни к спальне и чуть не плакал, не зная, что предпринять, вдруг раздался звонок, только-только не вызвавший у Саши разрыв сердца.

– Алё?

Звонили из американского посольства, атташе по транспортным связям, некая Патни Пуччини. Саша очень удивился и еще раз сказал:

– Алё?

Раздался женский голос, глубокий, басистый, почти Шаляпин. Только с очень английским (или, может, американским, тут Саша не понимал) акцентом.

– Александр, уы?

– Алё! – сказал Саша. – Да в чем дело, в конце концов?

– Меня просили передать сообщение.

– А? Что?

– Когыда все начнёться, будьте, пожалуйста, добры, сконценьтрируйтэсь на бауле и попробуете его забрать с собой в собственность.

– Пи-пи-пи-пи-пи-пи…

Саша не очень детально разбирался в американских посольствах, но все же таки не настолько был олух, чтоб не понять – не бывает там такого атташе по транспортным связям, да и акцент был очень уж какой-то американский, как в еврейском анекдоте, который рассказывает выходец из Зимбабве. Плюнул, головой мотнул, но на всякий случай запомнил.

Он вышел загодя, сам сказал, и ходил по городу, все готовился, все слова подбирал для своей будущей речи (Это я так думаю, он мне про это не говорил, сказал только, что заранее вышел), как будто словами можно хоть чуть-чуть оттянуть собственное убийство.

Потом пришел.

Чуть к началу опоздав, как и планировал сделать, все уже собрались, и головами к нему дернули, когда вошел, и смокли, то ли испуганно, то ли угрожающе; грязная такая воцарилась надо всем тишина; торжествуя, высилась среди всех миниатюрная Бобик – ствола, правда, при ней не было, так стояла. Была там и Дина с видом испуганным, не послушалась, пришла, с трудом изображала презрение; Адамов пока отсутствовал.

Саша шмыгнул на свое место.