После ужина я пошел погулять с Маноло Касконом, летчиком нашей эскадрильи, и несколькими молодыми людьми из Памплоны. Повсюду царило оживление. В переполненных кафе сидели по-праздничному разодетые буржуа со своими женами. Молодежь из народа собиралась в пивных или бродила группами по улицам. Эти «бронзовые парни» были неутомимы. Всю ночь накануне «энсиерро» они танцевали, пели, довольно много пили, в основном красное вино, придававшее бодрость и поддерживавшее их в напряженном состоянии. Обычно они носили черные блузы, платки на шее, берет и альпаргаты.

Интересно, что парни и девушки на людях не общались друг с другом. На улицах танцевали и развлекались только мужчины, и вообще мужчины и женщины всюду держались обособленно.

Однако такое разделение не означало, что юношам и девушкам не разрешалось быть вместе. Наоборот, в Памплоне для этого имелось больше свободы, чем где бы то ни было в Испании. Здесь, как и в больших баскских городах, несмотря на сильное влияние церкви, считалось в порядке вещей, если [225] влюбленные парочки отправлялись гулять за город и не возвращались до вечера - вещь совершенно немыслимая в остальных провинциях.

Мы пошли в казино, куда нас пригласили на большой бал. Там тоже веселились, но публика значительно отличалась от той, что мы видели на улицах. В казино собрались памплонские и заезжие богатые бездельники. Нас встретили радушно и беспрестанно приглашали выпить. Трудно сказать, в каком состоянии оказались бы мы к концу вечера, если бы откликались на все просьбы. Несколько молодых людей предложили нам принять на следующее утро участие в «энсиерро». Манолильо Каскон тотчас же согласился, а за ним и я, полагая, что приглашение, как и наше согласие, - ничего не значащий разговор довольно много выпивших людей. Итак, я отправился спать, не думая о том, что будет завтра.

Я не учел характера Каскона, не способного отступиться от данного обещания. В половине пятого утра он вошел ко мне в комнату и сказал, что пора одеваться. Все мои попытки отговорить его от этой сумасшедшей затеи были тщетны. В самом отвратительном настроении я стал собираться.

Предназначенных для «энсиерро» быков с вечера держат недалеко от города в загоне. Поэтому их путь к месту схватки лежит через весь город. Переулки, выходящие на улицы, по которым движется стадо, наглухо перекрывают деревянными щитами, чтобы животные не могли уклониться в сторону.

В шесть часов утра пускают первую ракету, возвещающую о предстоящем состязании. Через несколько минут в небо взлетает вторая ракета - сигнал поставить деревянные щиты. И наконец, после третьей ракеты из загона выпускают быков-вожаков, ведущих за собой все стадо. Подгоняемые пастухами, животные стремительно несутся вперед. Участники «энсиерро» должны бежать перед быками. Наиболее искусными и смелыми считаются те, кто на всем пути держится как можно ближе к ним. Самые отважные удостаиваются высшей похвалы от жителей города, и особенно от представительниц женского пола.

Маноло Каскон, я и сопровождавший нас памплонец направились к загонам. Несмотря на ранний час, в окнах, на балконах и крышах домов было множество народу. Увидев среди людей, двигавшихся в ту же сторону, что и мы, немало пожилых и даже несколько человек довольно полных, которые вряд ли способны быстро бегать, я почти перестал [226] волноваться. Ведь прежде, чем быки настигнут меня, они должны будут догнать многих других…

Когда пустили первую ракету, толпа на улице заметно поредела. Осталась сравнительно небольшая группа. Ни полных, ни пожилых людей не было. Такое «предательство» мне не понравилось, но я продолжал полагаться на быстроту своих ног. После второй ракеты поставили деревянные щиты в переулках, и мы оказались запертыми. Наконец, взвилась третья ракета, открыли ворота, и все бросились бежать.

Я тоже побежал, но через несколько шагов почувствовал что-то неладное. В этот день мне пришла в голову неудачная идея надеть ботинки на резиновой подошве, а так как на улице было мокро, они скользили и почти не позволяли двигаться вперед. Я быстро перебирал ногами, но толку было мало. Это начинало походить на кошмарный сон, когда видишь, что тебя преследуют, а ты не можешь сдвинуться с места. Тем временем многие перегнали меня. Заливистый и устрашающий звон колокольчика на шее вожака слышался все ближе и ближе. Надо было немедленно что-то предпринять, иначе это «развлечение» могло кончиться для меня весьма печально. Я решил вскарабкаться на оконную решетку какого-нибудь дома. Добравшись до тротуара, я неожиданно почувствовал, что туфли уже не скользят. По-видимому, тротуар высох. Обнаружив, что прочно стою на ногах, я помчался во всю прыть и опередил всех, кто обогнал меня. Звон колокольчика постепенно отдалялся, но я все еще находился под тяжелым впечатлением только что пережитого и хотел, воспользовавшись благоприятным моментом, увеличить расстояние между собой и быками на тот случай, если мои туфли опять начнут скользить. Конечно, я вбежал на арену в числе первых. В этот день мне не удалось заслужить одобрения женщин Памплоны.

Люди сплошной стеной окружили барьер арены. Вынужденный остаться в этом кругу, я наблюдал почти рядом с собой нечто поистине трагическое и действительно варварское.

Бегущие перед быками выстраиваются по обеим сторонам ворот. В тот день один из быков отделился от стада, вошедшего в загон, и остался на арене. Прежде чем вернулись пастухи с быком-вожаком, чтобы забрать его, какой-то парень лет двадцати спрыгнул на арену и, держа в каждой руке по длинной венской булке, направился к нему. На некотором расстоянии от быка он остановился и принял изящную позу, словно приготовился вонзить в его загривок пару бандерилий. [227]