Выслушав все, что мне рассказали, и поговорив с очевидцами, я пришел к выводу, что поджоги спровоцированы группой монархистов. В первое время после провозглашения республики они вели себя сдержанно, но, видя, что правительство не трогает их, решили перейти к активным действиям. В тот роковой день со спесивой надменностью, столь свойственной людям, привыкшим считать себя хозяевами, они завели в своем клубе на улице Алькала пластинку с королевским [233] маршем. Окна специально оставили открытыми, чтобы прохожие могли слышать его. Первыми слушателями оказались шоферы такси, которые ответили возгласами: «Да здравствует республика!» Группа монархистов, вооруженных палками, выбежала на улицу и тяжело ранила одного шофера. По Мадриду мгновенно распространился слух об убийстве. Стихийно начались демонстрации. Вскоре загорелось первое здание - резиденция иезуитов на улице Ла Флор. Всего, как мне помнится, было подожжено семь или восемь церквей и монастырей.

Не трогали ни банков, ни казино, ни дворцов, ни магазинов, которые продолжали торговать.

* * *

Дважды - в Бильбао и Малаге - я был свидетелем этой, по-видимому, непреодолимой склонности испанского народа уничтожать церкви и монастыри.

Примерно в 1920 году в Бильбао состоялась мощная рабочая демонстрация. Близ Арсенальского моста демонстранты столкнулись с религиозной процессией, двигавшейся им навстречу. Последующие действия были настолько молниеносны, что мне не сразу удалось разобраться, в чем дело. Я увидел, как встретившиеся схватились врукопашную. В реку полетели образа и хоругви. Когда прибыла конная жандармерия, иконы уже плыли по реке Нервион к морю.

События, свидетелем которых я стал в Малаге, были для меня еще более странными и неожиданными. В городе состоялись многочисленные демонстрации против отправки солдат в Мелилью после разгрома испанских войск под Аннуалем. Эти выступления вылились в настоящий бунт, в котором участвовали тысячи жителей Малаги - мужчин, женщин и детей. Группа демонстрантов, направлявшихся в порт, остановилась возле одной из церквей. Несколько человек вошли туда и стали вытаскивать на улицу образа, скамейки, стулья и, свалив все в большую кучу, подожгли. Я не мог понять: что общего между церковными образами и протестом против войны в Марокко?

Во всяком случае, известно: в Испании с давних пор при каждом удобном случае, то есть во время мятежа или восстания, народ всегда сначала поджигал церкви и монастыри. Но он никогда не нападал ни на банки, ни на магазины, ни на какие-либо другие заведения, где можно было бы чем-то воспользоваться. [234]

Кто- то мне рассказывал, что после установления республиканского строя министерство внутренних дел получило от алькальда одной кастильской деревни телеграмму, в которой говорилось: «Провозглашена республика. Что делать со священником?»

Неприязнь испанского народа к церкви всегда была такой явной, что считалась чем-то само собой разумеющимся. Вряд ли мне исполнилось более десяти лет, когда мы уже пели на мотив гимна Риего знаменитые тогда куплеты против церковников:

Если бы священники и монахи знали,

Как им здорово влетит,

То поднялись бы они на хоры и запели:

«Свобода, свобода, свобода!»

Такие песенки в устах подростков, воспитанных в буржуазных семьях, в атмосфере католической религии, показывают, насколько распространены среди испанцев антиклерикальные настроения.

* * *

Правы были те члены аэроклуба, которые опасались, что пожары причинят республике немало неприятностей. Церковь воспользовалась случаем, чтобы уже без маскировки, открыто усилить наступление на существующий режим. Я говорю усилить, потому что она вела его и до поджогов монастырей, с самого момента установления республиканского строя в Испании.

* * *

Резкой перемены в моих отношениях со старыми друзьями и в привычках не было. Я по-прежнему встречался со своими давнишними знакомыми и родными, но непроизвольно, как-то само собой, новая обстановка отдаляла меня от них, и постепенно, почти незаметно круг моих знакомых менялся.

Я продолжал ходить в аэроклуб. Иногда посещал кружки, объединявшие людей левых взглядов. В одну из таких групп, собиравшуюся в пивной на площади Санта-Анна, входили Негрин, Альварес дель Вайо{110}, Аракистан, доктор Паскуа и другие социалисты-интеллигенты. С первой же встречи дель Вайо понравился мне, а Аракистан вызвал антипатию. [235]

Бывал я также в кружке республиканцев, местом сбора которого являлось кафе «Аквариум». Из его членов мне запомнился дон Августин Винуалес, умный, симпатичный и веселый человек. Видимо, он был большим специалистом в финансовых вопросах, если Прието, всегда косо смотревший на людей с университетскими титулами, отзывался о нем с большой похвалой.

Другой постоянный посетитель этих сборищ - экономист Рамос. Республиканцы очень ценили его. Сам он любил козырять своими революционными взглядами и политическими убеждениями. Позже Винуалес и Рамос стали республиканскими министрами, однако в трудный для республики час оба переметнулись на сторону врагов.