– Эй, остынь, молодец! – раздался чей-то писклявый голос. – Ну-ка, ну-ка, оставь его, бедолагу, а то ведь и правда порежешь. А он мне еще пригодится, обалдуй.

Антон повернул голову и увидел, что от входной двери к ним движется невысокая щупленькая фигура лысенького сморщенного человечка, опирающегося на палочку. Человечек улыбался и сокрушенно крутил головой, как будто шел урезонивать расшалившихся, но таких любимых детишек. Парни у стен почтительно подобрались, с явной готовностью броситься выполнять первое же приказание этого странного старичка.

– Ну? Чего? – Старичок остановился в паре шагов от Антона и с улыбкой стал смотреть на него. – Да брось ты его, окаянного, брось! Все ты доказал, во всем ты прав. И никто тебя не тронет. Я сказал!

Последние слова он проговорил с такой уверенностью, что Антон невольно поверил – этого человека тут все послушаются. А что спектакль был именно спектаклем, и теперь он переходит к своему завершающему акту. Ладно, решил Антон и отпустил Марка, слегка пихнув его кулаком с зажатым в нем ножом в спину. Бритоголовый, промакивая кровоточащий рот тыльной стороной кисти, отшатнулся от него, сделал несколько шагов и стал ждать, что скажет старик. Антон тоже ждал, пробуя пальцем лезвие ножа.

– Дай-ка, – приказал старичок, который уже не улыбался, – дай-ка, нечего, не игрушка.

Антон с легкой улыбкой протянул ему нож рукояткой вперед, готовясь внутренне к различным неожиданностям и провокациям. Однако старик спокойно взял нож, не глядя протянул его подбежавшему парню, а потом указал Антону на кресла возле судейского стола, что стояли кучей у стены.

– Идем-ка, перетрем кое-что, дружок. Ты ведь не просто так пришел к нам, ведь правда? Не просто! Я это знаю. Вот и хочу поговорить с тобой. Ты садись, садись!

Антон сел, облокотившись локтем на низкую спинку кресла, не столько из-за желания развалиться и показать свою независимость, сколько принял позу, из которой легче всего вскочить, если будет такая необходимость.

– Значит, говоришь, сиделец ты бывший? – закивал головой, то ли спрашивая, то ли рассуждая вслух, старик. – И каких же ты мастей? «Погоняло», чай, есть?

– Напрасно стараешься, папаша, – возразил Антон, изображая моральную усталость. – Я в зонах не бывал, мастей никаких не имею. И жаргона вашего я тоже не понимаю. Почти не понимаю. А пришел я затем, чтобы старого корешка разыскать. Нужен он мне, очень нужен, а кроме, как среди ваших, быть ему негде.

– «К вам», «ваших»! А сам-то ты чьих?

– Своих, собственных, – отрезал Антон. – Живу, как умею.

– Ну, понятно, – закивал старик головой и, повернувшись в сторону парней, махнул им рукой: – Вы, ребятки, шли бы по своим делам. Нам тут поговорить надо. Если что, я позову.

Последнее прозвучало как предупреждение Антону. Мол, слушать я твой треп буду до поры до времени, а как надоест, так и позову. И твое скакание и прыгание тебе не поможет.

– Ну а теперь я слушаю тебя, – тихо приказал старичок, когда все ушли. – Ты рассказывай, не бойся. Без моего слова с тебя и волос не упадет. А с моего кивка и шкура слезет. Я тут в законе, меня слушают. Называют меня корешки мои по-дружески Слепнем. Вот и все обо мне, а теперь ты покайся, о себе расскажи.

– Меня зовут и дружки и недруги Антоном. Как в паспорте. Только чувствую я, что недругов у меня все больше, а друзей что-то не видно совсем.

– Знай, с кем дружить, – тут же вставил старик.

– И был у меня корешок один, как вы это называете, который уехал и адреса не оставил. А с ним у меня порвалась и связь с нужными людьми. Да и задолжал он мне чуть-чуть – пару «лимонов» «деревянных».

– И что же это за корешок такой паскудный?

– Сеня. Сеня Морячок – так его звали приятели. Не слыхал, папаша, о таком? Золотишко любит, умеет пристроить.

– Так, значит, – почесал подбородок старик. – Дружка потерял? А сам-то ты золотишко не любишь? Вон и в ломбард тебя потянуло, и, говорят, сигнализацию ты там умело отключил. Прямо мастак по таким делам, нет?

Антон решил пока промолчать и не навязывать мнение о себе. Если этот старый вор что-то о нем понял, то пусть попытается сам выводы сделать.

– А золотишко, значит, пристраивать стал бы твой Сеня, – продолжал бормотать старик. – Так вот вы и работали. Только что-то не слыхал про вас никто среди людей. Откуда же вы, ребятки, пожаловали к нам? И давненько ли? Если успели в Москве напакостить, то это плохо, очень плохо. И «уголовку» озлобили, не по нашим правилам работали, а пострадать могут другие, ущерб кое-какому делу нанести можете. Опять же в «общак» долю не внесли. А это дело святое, без этого никак нельзя. Нехорошо, друг ты мой ситный, нехорошо.

– Ты меня не совести, – рассмеялся Антон. – Я в вашей Москве ничего еще не сделал. А ломбард… Так это ты своего Марка допроси, как он меня подставил. А вот если бы чего там выгорело, то я обязательно бы свою долю отдал в твой «общак». Ты ведь тут типа «смотрящий», да? А раз так, то помоги мне Сеню найти. Обещаю, что с последнего навара обязательно поделюсь. Мне бы только с Сени это взыскать. Ну, договорились?

Антон не сразу понял, что старичок его очень внимательно слушал. Очень внимательно, наверное, и интонации анализировал, и ситуацию. Повидал старый вор на своем веку оперативников, по-разному его наверняка разрабатывали, и не раз. Вполне мог Слепень предположить в Антоне полицейского.